и Терциан закрывали карту от ветра и спорили, куда идти дальше, когда Терциан вдруг почувствовал, как кто-то изо всех сил ударил его в спину.
Он упал на колени, чувствуя, как все плывет перед глазами и наполняется кровью рот; затем его подхватили под мышки и поставили на ноги, как оказалось, только для того, чтобы со всей силы швырнуть о стену. Каким-то чудом ему удалось не удариться головой о кирпичную кладку и не потерять сознания. От одного из нападавших сильно несло чесноком. Удар локтем под ребра едва не выбил из Терциана дух.
Он пришел в себя от пронзительного крика Стефани. Рядом с ним шла отчаянная борьба, мелькнула сумка с надписью “Nike”, и тогда Терциан вспомнил, что имеет дело с убийцами и что он вооружен.
В следующее мгновение к нему вернулась уже знакомая ярость. Жгучее бешенство разлилось по всему телу. Став покрепче, словно войдя ногами в землю и впитав в себя ее силу, он резко повернулся влево, и нападающий пропустил удар, успев только вскрикнуть от удивления, прежде чем волчком покатиться по земле. Развернувшись в другую сторону, Терциан снова нанес удар, на этот раз не такой сильный, но все же успел перехватить правую руку убийцы, которой тот уже хватался за пистолет.
Наконец-то пришло время вспомнить все то, что он так долго репетировал. Выхватить пистолет, снять его с предохранителя и сильно нажать на курок. Терциан выстрелил в человека справа и попал ему в пах. На мгновение перед ним мелькнуло искаженное от боли лицо, эта боль словно пронзила его самого, и Терциан вспомнил, что таким же было лицо Адриана там, на площади Дофина. Затем Терциан ударил рукояткой пистолета человека слева и дважды в него выстрелил.
Двое других боролись со Стефани. «Значит, всего их четверо, – тупо подумал Терциан, – и после того, как те трое облажались в Париже, им на подмогу прислали старшего». Один из нападавших пытался вырвать из рук Стефани сумку с надписью “Nike”, Терциан бросился к нему и выстрелил с расстояния в два метра, промахнуться с которого было невозможно. Человек, вскрикнув от боли, упал.
Последний из убийц, схватив Стефани, закрылся ею, как щитом. Терциан увидел в его руках уже знакомый ему нож. Черные очки Стефани съехали ей на нос, и Терциан увидел яростно сверкающие зеленые глаза. Он направил на человека с ножом пистолет. Стрелять он не решался.
– Полиция! – изо всех сил завопил Терциан. – Policia! – повторил он по-испански. Из его рта на землю капала кровавая слюна.
В глазах трэшканианца застыли страх, смятение, ярость.
– Polizia! – Терциан вспомнил наконец итальянское слово. Он увидел, как в глазах Стефани сверкнула дикая ненависть, которая клокотала и в нем, и женщина принялась снова отчаянно вырываться.
– Нет! – крикнул Терциан.
Слишком поздно. У человека с ножом был довольно большой выбор решений, однако он не стал особенно раздумывать, поскольку, как правильно понял Терциан, был не особенно в этом силен.
Когда Стефани упала, Терциан начал стрелять и продолжал стрелять вслед убегающему. Убийца пробежал узкую улочку, выскочил на маленькую площадь и там упал.
Спусковой крючок автоматического пистолета сам встал на место – у Терциана кончились патроны. Шатаясь, он подошел к Стефани, которая истекала кровью на вымощенной булыжником мостовой.
У нее было перерезано горло, и говорить она не могла. Стефани вцепилась в руку Терциана, словно хотела передать ему какие-то слова через кожу. В ее глазах он увидел бессильную ярость, которая была так хорошо ему знакома, а потом в них уже не было ничего, только пустота, та пустота, которую он знал лучше всего на свете.
Повесив на плечо сумку Стефани, Терциан, пошатываясь, вышел на крохотную венецианскую площадь с ее крытым колодцем. Пошел наугад по какой-то улице и оказался прямо перед отелем, в котором остановилась Одиль. Ну конечно: здесь трэшканианцы их и ждали.
Отель был более чем скромным; в холле стоял сильный запах специй и чеснока: портье обедал. Терциан поднялся по лестнице и постучал в номер Одиль. Она оказалась полной девицей с объемистыми бедрами и загорелой кожей. Терциан швырнул на ее кровать сумку с надписью “Nike”.
– Вам нужно немедленно возвращаться в Могадишо, – сказал он. – Стефани только что убили вот за это.
Одиль вытаращила глаза. Терциан подошел к раковине и постарался как можно лучше отмыть выпачканные в крови руки. Он еле сдерживался, чтобы не завыть от горя и злости.
– Вы позаботитесь о голодающих, – сказал он наконец. – А я буду спасать остальной мир.
Мишель вынырнула из моря рядом с лодкой Торбионга, подготовив данных на три тысячи шестьсот калорий и прихватив с собой добытого желтого групера, чтобы обменять его на продукты.
– Голубику привез? – спросила она.
– На этот раз нет. – Щурясь на солнце, старик посмотрел на нее. – Этот твой молодой человек начинает мне надоедать. Он беспокоит черепах и распугивает рыбу.
Сирена сложила крылья и положила руки на борт.
– Тогда почему бы тебе не вышвырнуть его с острова?
– Для этого у меня недостаточно власти. – Торбионг почесал подбородок. – Он все время расспрашивает людей. Выясняет, где тебя видели в последний раз. Я думаю, он тебя скоро найдет.
– Если я сама этого пожелаю. Пусть орет, сколько хочет, я не обязана ему отвечать.
– Ну что ж, может быть. – Торбионг покачал головой. – Спасибо за рыбу.
Немного поработав с найденными образцами, Мишель отложила их и занялась информацией, доставленной «пауками». Она чувствовала, что находится на пороге величайшего открытия.
Устроившись с компьютером на широкой ветке и болтая ногами, Мишель начала просматривать поступившую информацию, откусывая понемногу от какого-то малинового батончика «Динамо», который вместе с другими продуктами привез ей Торбионг. Старик, должно быть, решил над ней подшутить: этот батончик оказался ужасно приторным и сочился сиропом из алтея, к тому же имел весьма странный привкус. Мишель выбросила его в море, надеясь, что он не отравит всю рыбу.
Газеты сообщали, что Стефани Пайс была убита в уличной драке; затеянной группой приезжих иностранцев. Поскольку власти не смогли установить, была ли Пайс связана с этими иностранцами, то решили, что она оказалась случайным прохожим, подвернувшимся под руку разъяренным драчунам. О Терциане не было ни слова.
Мишель просмотрела до конца все статьи. Пистолет, из которого застрелили четырех человек, так и не был найден, не смотря на тщательные поиски во всех близлежащих каналах. Двое из принимавших участие в драке выжили, хотя через восемь недель один из них умер от осложнения после операции. Единственный выживший утверждал, что совершенно невиновен и что на него и его друзей внезапно напал какой-то иностранец, открыв по ним стрельбу из пистолета, и все же судьи ему не поверили и отправили в тюрьму. Он прожил еще много лет и погиб во время Световой войны вместе с большинством заключенных, находившихся в то страшное время в тюрьмах.
Один из той четверки был белорусом. Второй украинцем. Двое других – молдаванами. Все четверо когда-то служили в Четырнадцатой советской армии, расположенной на территории Приднестровья. Мишель не находила себе места от сожаления, что не может сказать итальянцам, как связать смерть тех четверых со смертью еще одного выходца из Советского Союза, семью неделями раньше погибшего в Париже.
За каким чертом Терциан потащился в Париж? Почему эти приднестровцы убивали друг друга и убили Пайс?
Возможно, что все дело именно в ней. Однако вся информация о Стефани Пайс, содержавшаяся в архивах «Санта-Кроче», исчезла, что было очень странно, поскольку данные о всех других членах этой организации сохранились. Вероятно, кто-то намеренно устроил все так, чтобы некоторые вещи остались неизвестны.
Мишель решила подробнее разузнать о самой организации «Санта-Кроче» и долго просматривала описания великого множества итальянских церквей, включая и ту, флорентийскую, где Терциана и Пайс
