без горючего над Антарктидой. Нам обязательно надо сообщить на «Фрам», чтобы они уносили ноги подобру-поздорову, пока не поздно. Наверное, это наш единственный шанс остаться в живых.
Кажется, я говорил убедительно. Мои товарищи забегали и стали что-то кричать друг другу по- норвежски.
Этот вертолет явно не входил в состав американских военно-воздушных сил, а то бы его не покрасили в такой унылый зеленый цвет, а сделали бы веселеньким синеньким со здоровенными белыми звездами и разноцветными полосами, как и остальные военные самолеты. Однако если даже у него на бортах висели и не ракеты, а топливные баки, то торчавшие из всех щелей пулеметы было трудно с чем- нибудь спутать.
Этой зимой последним криком моды в Вооруженных Силах США явно были резиновые скафандры. Я насчитал пять солдат, выпрыгнувших из вертолета в этом чудовищном снаряжении. У каждого была автоматическая винтовка «М-16». Мы переминались с ноги на ногу. У нас не было не только винтовок, но и простой ракетницы.
Все вчетвером мы стояли на палубе. Приблизившись к нам на расстояние звука человеческого голоса, солдаты остановились. Ближе подошел только их командир. Он внимательно разглядывал нас сквозь стекло своего скафандра, а мы рассмотрели его лицо. Это была женщина.
– Здорово, орлы! – сказала она. – Вижу, вы кутаетесь. И как-то это не похоже на форменную одежду.
– Вы так давно служите в армии, – улыбнувшись, сказал Йорген, – что позабыли, как одеваются штатские лица на пассажирских кораблях.
Может, женщина и улыбнулась ему в ответ. Сквозь стекло было трудно разглядеть, да я и не поверил бы ее улыбке.
– Мы не из армии, – сказала она. – Я врач Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов. Полагаю, вы в курсе того, что могли подхватить очень опасную инфекцию. В настоящее время она неизлечима, так что не валяйте дурака. Вы не с этого корабля. Вполне возможно, экипаж вашего настоящего корабля тоже заражен. Говорите его координаты, или его экипаж погибнет.
Йорген кивнул мне с понимающим видом, соглашаясь с тем, что я все правильно предвидел.
– Ничего подобного, – сказал он. – Мы пассажиры этого лайнера и раньше прятались от вас потому, что испугались вооруженных солдат. Извините, если мы что-то сделали не так.
Женщина прицелилась в Йоргена и выстрелила.
Наверное, он умер на месте, ведь она целилась довольно тщательно. Потом, стоя над его трупом, она обратилась к нам с таким видом, словно читала лекцию в морге. При этом эхо выстрелов все еще отражалось от ледяных стен и летало среди нас, как призрак погибшего товарища.
– Если вы будете врать и дальше, мы вас перестреляем. Где ваш корабль?
– «Южный Крест» взял нас на борт у озера Фрикселл, – сказал я. – Некоторые из нас к тому времени уже заболели. Но мы сами не были больны и до сих пор здоровы. Мы браконьеры. Наш корабль высадил нас, чтобы мы собирали яйца пингвинов. Мы уже связались по радио этого лайнера с нашим кораблем, сообщили, где мы находимся, и попросили медицинской помощи. Так что, если вы начнете стрелять, это вам даром не пройдет.
Сначала мне показалось, что женщина меня сейчас застрелит, но потом понял, что она мне поверила и считает, что нам стоит сохранить жизнь. Еще бы! Ведь мы были единственными здоровыми людьми на зараженном корабле!
– Садитесь в вертолет, – сказала она, ткнув в него стволом винтовки. – Там в самом конце есть герметичная камера. Лезьте в нее. И не вздумайте что-нибудь трогать. Поздравляю, – снова улыбнулась она. – Вам выпала высокая честь. Вы будете подопытными крысами. Вы, кажется, довольно упитаны, и это хорошо! Мы сможем срезать с вас много мяса! Ну!
Мы поплелись к вертолету.
Мой личный лечащий врач вновь меня посетил, чтобы посмотреть, достаточно ли быстро я умираю. Сам я был занят, изучая образцы ткани двух других зараженных лиц, официально именовавшихся «больной X» и «больной Y». В моей камере, отрезанной от окружающего мира толстенным стеклом, оборудовали маленькую лабораторию. Конечно, в ней не было тяжелых, острых, колющих и режущих предметов, которыми я смог бы невзначай поцарапать или даже поранить наивных и беззащитных морских пехотинцев. Сам я не сомневался в том, что «больными X и Y» были Педерсен-через-Дэ и Хакон Банг. При этом они явно умирали быстрее меня.
– Полагаю, помещение, в котором я нахожусь, имеет систему автономной рециркуляции воздуха, как космический скафандр? – спросил я.
Врач не поднял головы от занимавшего все его внимание куска кожи, который он только что срезал с моей руки.
– Нет, воздух вашего помещения сообщается с нашим, но проходит сквозь радиоактивные и термические стерилизаторы, а также сквозь холодильник и сушило.
– Ну и зачем это вам? Лучше бы распотрошили фильтр и изучили его содержимое.
Врач уставился на меня с непонимающим видом.
– Возбудитель этого заболевания распространяется по воздуху, ведь так? – начал объяснять ему я. – Воздушные фильтры высасывают зараженный воздух из наших камер, так? Значит, возбудитель попадает в эти фильтры. В любом из них наверняка больше этих микроорганизмов, чем на каждом из нас! Вам надо не стерилизовать этот воздух, а изучать его!
Судя по выражению лица врача, мои слова его заинтересовали.
– А что мы найдем в этом воздухе?
В этот момент дверь распахнулась, и в помещение вошла врачиха из морской пехоты в бумажной маске на лице. Она пристально посмотрела на меня через стекло, наверное, в поисках недвусмысленных симптомов болезни, нахмурилась, ничего не заметив, и удалилась, что-то начертав в своем вездесущем блокноте.
Врач проводил ее глазами.
– Один из ваших товарищей только что умер, но сначала болезнь дошла ему до самой груди, – шепотом сообщил мне он.
Я не стал спрашивать его, кто именно скончался. Какая мне была, в сущности, разница?!
– Пропитайте фильтр водой. Воды тут, наверное, вокруг полно, – сказал я. – В этой воде останется вся пыль, находившаяся в воздухе. При этом микроорганизмы в воде не захлебнутся. Возьмите кусочек стекла и капните на него этой воды из пипетки. У вас будет препарат для изучения под микроскопом. И постарайтесь не прикончить этот микроорганизм, а то вы его никогда не найдете.
Врач закивал.
Неужели он прогулял все лабораторные работы в институте?!
У меня зачесался подбородок. Он у меня уже давно чесался, но я думал, что это нервное.
Заметив, что я чешусь, врач сказал:
– Так оно всегда и начинается. Жаль, что вы заболели…
И с этими словами он вышел.
Врача очень заинтересовала моя идея со стеклышками. Он сделал себе множество таких препаратов и прятал их от врачихи из морской пехоты, которая, наверное, командовала им и могла даже наказать его, если бы он предпринял что-либо без ее команды.
Врач изучал воздействие микроорганизмов со стеклышек на кусочки белой, явно скандинавской кожи.
На второй день и у него зачесался подбородок. К тому времени, как вы понимаете, я сам уже страдал от боли. Мне казалось, что всю нижнюю часть моего лица жгут каленым железом, и я понял, почему древние римляне – если их действительно поражало это заболевание, – хватались за любые средства для его искоренения. Разумеется, меня никто не пытался лечить даже древнеримскими методами. Моих лечащих врачей интересовало лишь то, как скоро я загнусь.
