третий уровень. Стайнер и Бэбкок зашли внутрь, а Бах два раза обошла квартал, чтобы никто не заподозрил, что они пришли вместе, и только после этого вошла в кафе.
Свет приглушен, но вполне ничего. Подают только пиво. Есть отдельные кабинки и длинная деревянная стойка с медными ручками и вращающимися стульями. В одном углу пианино, там же небольшая темноволосая женщина принимает заказы. Атмосфера двадцатого века, немного старомодно, но изящно. Бах выбрала стул в конце стойки.
Прошло три часа.
Бах держалась стоически. В конце первой недели она чуть с ума не сошла. Теперь она понемногу привыкла сидеть, глядя в одну точку, или изучать в барном зеркале свое отражение, при этом ни о чем особенно не думая.
Но сегодня последняя ночь. Через несколько часов она запрется в своей квартире, зажжет свечу у кровати и в следующий раз выйдет на улицу, уже став матерью.
– Вид у тебя такой, будто ты потеряла лучшего друга. Можно купить тебе выпить?
«Сколько же раз я это слышала!» – подумала про себя Бах и ответила:
– Давай.
Он сел. Послышался мелодичный звон. Бах быстро взглянула вниз, а потом снова посмотрела в лицо мужчине. Нет, это не тот, что подошел к ней в первую ночь в кафе Хобсона. В последнее время стало очень модно украшать половые органы колокольчиками. Эта тенденция сменила «лобковые сады», когда три года назад все кругом бегали с цветочками между ног. Мужчин, украшавших себя колокольчиками, называли «донг-а-лингами», а иногда и того хуже – «донг-а-лингамами».
– Если будешь просить позвонить в твой колокольчик, – между прочим заметила Бах, – разобью яйца.
– Зачем? – наивно переспросил мужчина. – Да ни в коем случае. Честно.
Она знала, что он врет, потому что именно это и собирался попросить, но улыбался он при этом столь невинно, что она невольно улыбнулась в ответ. Он протянул ладонь, и она коснулась ее своею.
– Луиза Брехт, – представилась она.
– А я Эрнест Фримэн.
Но, конечно, это не настоящее имя. Бах даже расстроилась, потому что он был самым приятным человеком из всех, с кем она сталкивалась за эти три недели. Она выложила ему свою «историю», которую Бэбкок написала на второй день их похождений, и мужчина, казалось, на самом деле жалел ее. Бах уже и сама почти верила в то, что рассказывала, а на лице ее было написано такое отчаяние и разочарование, что ее рассказ не мог не произвести должного впечатления.
Вдруг она увидела Бэбкок, направлявшуюся в туалет. Она прошла совсем рядом со стулом Бах, и та была ошарашена, так она вошла в роль.
Пока она беседовала с «Фримэном», Бэбкок и Стайнер не теряли времени даром. В одежде Бах был замаскирован маленький микрофон, и они могли прослушивать весь разговор. У Стайнера имелась и небольшая камера. Данные сразу переправлялись в компьютер, а там включались методики голосового и фотоанализа, с тем чтобы идентифицировать мужчину. При несовпадении Бэбкок должна была оставить записку в туалете. Наверное, именно этим она сейчас и занималась.
Бах видела, как Бэбкок прошла назад к своему столику. Она поймала в зеркале взгляд Бэбкок, та слегка кивнула, и Бах почувствовала, что у нее мурашки пошли по телу. Может, это и не сам Звонарь, ведь у него могут быть помощники. Может, он и не собирается убивать ее, но впервые за последние три недели они, кажется, вышли на след преступника.
Бах выждала какое-то время, допила пиво, извинилась и пообещала скоро вернуться. Она прошла в дальний угол бара, завернула за занавеску и толкнула первую попавшуюся дверь.
За последнее время она побывала в стольких кафе, что могла найти туалет даже в кромешной тьме. Сначала ей показалось, что она попала куда следует. Обстановка, как и во всем кафе, из двадцатого века: керамические раковины, писсуары, кабинки. Бах быстро осмотрелась, но никакой записки не нашла. Нахмурившись, она толкнула дверь, вышла и чуть не столкнулась с пианисткой, которая как раз заходила в уборную.
– Извините, – пролепетала Бах и посмотрела на дверь. Там висела табличка с буквой «М».
– Отличительная черта «Гонга», – пояснила пианистка. – Помните, в двадцатом веке туалеты были раздельными.
– Ну да, конечно. Как же я сама не догадалась.
На противоположной двери висела табличка с буквой «Ж». Бах прошла внутрь и быстро нашла записку – Бэбкок приклеила ее к внутренней стороне дверцы одной из кабинок. Записка была напечатана на крошечном факспринтере, который Бэбкок носила с собой. На листочке размером восемь на двенадцать миллиметров умещалось на удивление много текста.
Бах распахнула свое широкое платье, села и принялась читать.
Официально его зовут «Великий трахальщик Джонс». Да, неудивительно, что он придумывает себе другие имена. Но и официальное имя выбрал он сам. Родился он на Земле, и назвали его тогда Эллен Миллер. Девочка была чернокожей. Он поменял цвет кожи и пол, чтобы скрыть свое криминальное прошлое и уйти от преследований полиции. Но и под новым именем Джонс чем только не занимался – грабежи, незаконная торговля мясом, убийства. Несколько раз попадал за решетку и даже какое-то время провел в исправительно-трудовой колонии на Копернике. Когда его выпустили, он решил поселиться на Луне.
Но это еще ни о чем не говорит. Почему же Звонарь? Бах надеялась, что найдет информацию о том, что за ним замечены какие-либо сексуальные извращения, тогда все немного прояснилось бы. К тому же если Звонарь – это Джонс, тут должны фигурировать большие деньги.
Неожиданно Бах заметила под дверкой кабинки красные туфли пианистки, и ее вдруг осенило. Почему та тоже пошла вслед за ней в мужской туалет? В этот момент что-то пролетело под дверью, и тут же вспыхнул ярко-фиолетовый свет.
Рассмеявшись, Бах встала и застегнулась.
– Боже мой, нет, – еле выдавила она сквозь смех. – Со мной этот номер не пройдет. Мне всегда было интересно, что я испытаю, если кто-то бросит в меня шар-вспышку. – Она открыла дверцу кабинки. Пианистка как раз сняла защитные очки и запихивала их в карман.
– Вы, наверное, начитались дешевых триллеров, – сказала ей Бах, все еще продолжая смеяться. – Неужели вы не знаете, что эти штуки давно устарели?
Женщина пожала плечами и мрачно развела руками.
– Я делаю то, что мне приказали.
Бах замолчала, потом снова рассмеялась.
– Но вы же должны знать, что вспышка не сработает, если жертву предварительно не накачать специальным лекарством.
– А пиво? – выпалила пианистка.
– Ого! То есть вы заодно с тем парнем, который взял себе имя из комикса… – Она не могла сдержаться и снова рассмеялась. Ей даже стало жаль эту женщину. – Видите, не сработало. Наверное, просроченная вспышка или еще что-то в этом роде. – Она уже собиралась сказать пианистке, что та арестована, но почему-то пожалела ее.
– Ну да, – ответила женщина. – Но пока вы тут, слушайте: вам надо поехать на станцию подземки «Западная пятисотая штрассе», первый уровень. Возьмите с собой этот листок и введите код направления. Сразу забудьте все цифры, а потом съешьте листок. Понятно?
Бах хмуро разглядывала записку.
– «Западная пятисотая», забыть цифры, съесть листок. – Она вздохнула. – Наверное, смогу. Но запомните, я делаю это только ради вас. Когда же я вернусь, я сразу…
– О’кей, о’кей. Поезжайте. И делайте все, как я сказала. Давайте сделаем вид, что вспышка сработала, хорошо?
Предложение было вполне заманчивым. Бах как раз недоставало активных действий. Понятно, что пианистка и Джонс, кем бы он или она на самом деле ни были, связаны со Звонарем. Приняв предложение пианистки, Бах может выйти на его след и поймать преступника. Конечно же, цифры она не забудет.
Она хотела сказать женщине, что арестует ее, как только вернется назад, но та снова ее
