подобрали оружие, теперь на нем будут ваши отпечатки, — увещевал ее шофер. — Он ведь лежал на ковре? Дайте мне его, я его оботру и положу на место, пусть милиция разбирается…
Он не стал подходить к Майе, боясь ее напугать, — просто раскрыл ей навстречу ладонь.
Майя, бледная и замедленная, как гипнотизированная сомнамбула, двинулась к мужчинам, протягивая пистолет…
И вдруг ринулась к выходу мимо них. Они не успели ничего понять, как раздался шум мотора: Майя завела свою машину и, едва не врезавшись в стойку ворот, исчезла из виду.
Когда частный детектив Алексей Кисанов (для своих просто Кис), — получил приглашение на телевидение, его первая реакция была: отказаться. Он сразу учуял: Усачев будет подбивать его на конфликтный разговор о милиции. Но Кис все же решил посоветоваться с Александрой, любимой женщиной, а также известной журналисткой в свободное от его любви время. [1]
… В тот день Алексею удалось закончить дела пораньше, он пришел домой первым и успел комфортно развалиться на диване. Откуда он и вещал, заслышав, что Александра, раздевшись в прихожей, направилась прямиком в душ.
— Свет мой Алексанна Кирилна, не изволите ли сначала осчастливить меня поцелуем?
— А вы, сударь, не изволите ли задницу оторвать от дивана и потрудиться передвинуться за причитающимся поцелуем? — донеслось до него.
— По законам физики, это свет падает на предметы, а не предметы на свет!
— Учту на будущее, что ты предмет. Что же до людей, — то, по законам психологии, люди тянутся к свету, — донеслось до него.
Шум душа послужил точкой в содержательной беседе.
Алексей встал, потянулся, и неспешно направился к ванной комнате. Легонько приоткрыл дверь: Александра плескалась за полупрозрачной перегородкой. Мельком подумав, как он любит это тело, смутно и горячо розовеющее в пару ванной, Кисанов уже было вознамерился возлечь обратно на ложе, чтобы доиграть роль капризного патриция, как Александра, произнесла, не оборачиваясь: «Или туда, или сюда. Но закрой дверь».
— У тебя глаза на затылке, — проворчал Алексей, раздосадованный тем, что его застукали.
— На коже. Холодок из двери.
— А причитающийся поцелуй?
— Если не боишься вымокнуть…
Он вымок полностью спустя пять минут. В связи с чем разделся. В связи с чем решил тоже принять душ. В связи с чем…
В связи с чем прошло не менее часа, когда оба вывалились из душа, розовые, распаренные и сытые нежной любовной близостью.
— Меня Усачев зовет в свою передачу, — сообщил Кис, усевшись за стол.
Не желая тратить много времени на кухню, Александра готовила без изысков, но вкусно. После многих лет холостяцкой неустроенности души и быта все, что выходило из-под рук Александры, казалось Кису деликатесом, а приправленная ее обществом, еда и вовсе превращалась в райскую пищу.
Их отношения, по молчаливому согласию, сложились в некую форму свободного союза. Каждый по- прежнему жил у себя, но почти все вечера и ночи они проводили вместе — то у него, то у нее, смотря по обстоятельствам.
Одним из «обстоятельств» негаданно стал Ванька, помощник Алексея, безалаберный студент юрфака, снимавший у детектива маленькую комнату в его трехкомнатной квартире на Смоленке в обмен на необременительную помощь в расследованиях и секретарских делах.
Появление женщины в квартире детектива Ванька принял неожиданно ревниво, как разрушение мужского братства, и всем своим видом демонстрировал Саше, что он имеет приоритетные права на эту квартиру и на ее хозяина, то бишь Алексея Кисанова. Всегдашний разгильдяй, Ванька вдруг даже заделался передовым дежурным по кухне, исправно разогревая каждый вечер полуфабрикаты и моя посуду, — лишь бы не допустить самозванку к управлению их холостяцким бытом. Александра посмеивалась, но Кис чувствовал себя не слишком комфортно. Посему они чаще встречались в квартире Александры на Проспекте Мира. Но все же и на Смоленку заглядывали: Ванька ревновать — ревновал; когда Александра приходила — хамил и устраивал демонстрации, но когда они не появлялись больше трех дней — обижался и скучал.
— Он к тебе относится, как к отцу, — резюмировала Александра.
— А то я не вижу, — буркнул Кис и подумал: «Если б я к нему относился как к сыну, уже давно бы штаны спустил наглецу да надавал хорошенько по заднице…».
Впрочем, по истечение первых двух месяцев конфликт «отцы и дети» стал потихоньку рассасываться, Ванька допустил Александру к священному алтарю кухонной плиты, хотя сам неотступно крутился рядом — то ли ревниво следил, то ли помогал. И временами до Алексея, который частенько сиживал за работой по вечерам, стали доноситься взрывы их дружного смеха с кухни.
«Ты ваще качок, Кис, — сказал в один из этих дней Ванька, — я и не знал, что ты в телках разбираешься».
Кис, охваченный педагогическим порывом, едва не ударился в разъяснения по поводу вульгарного «телки», но в конечном итоге сделал выбор в пользу мира и взаимопонимания между поколениями и коротко ответил:
— А то!
Однако спустя несколько недель воцарившийся было мир в старой квартире на Смоленской стал опять расползаться по швам. Ванька в присутствии Александры стал как-то подозрительно бледнеть, заикаться и ронять посуду.
— Если он ко мне относится, как к отцу, то в таком случае у него явно наметился эдипов комплекс, — резюмировал Кис.
Александра улыбнулась, но снова стала реже бывать у Киса.
Должно быть, воздержание от встреч с избранницей «внештатного отца» охладило юный Ванькин пыл, поскольку еще пару месяцев спустя он чинно представил Алексею девушку, чем-то неуловимо напоминающую Александру.
«Ну ты качок, Ванька, — сказал ему Кис. — Я и не знал, что ты в телках так хорошо разбираешься…»
— А то! — важно ответил шалопай…
— … И ты согласился участвовать в передаче? — спросила Александра.
— Пока нет.
— Боишься?
— Не люблю, когда из меня клоуна делают.
— На это Усачев мастер, собеседников подставляет виртуозно… Что сказал, когда приглашал?
— О, пел соловьем! Лучшие-де кадры милиции ушли в частную практику, остались одни болваны, которые к тому же, раскрыв дело исключительно с помощью высокоодаренного частного детектива, приписывают все подвиги себе и получают звания и премии, а такие настоящие герои, как я, остаются в безвестности. А народ должен знать своих …
— …героев в лицо, — подхватила Александра. — Это девиз его передачи. Понятно. Усачев — великолепный профессионал самой похабной разновидности журналистики. Он нароет любой скандал, — даже там, где его нет. Помнишь, как он едва не довел до суицида Валю Елагину?
— Я не смотрю его передачи.
— Ну, молодая актриса, восходящая звезда, талантливая девочка, — Усачев зазвал ее в передачу и принялся полоскать проделки ее отца, коррумпированного депутата, намекая, что именно он устроил дочке на фестивале приз за лучшую женскую роль. Полнейшая ложь! Я знаю Елагину, она с пятнадцати лет со своим отцом не разговаривает! Знаешь, что меня больше всего бесит? Что Усачев держит всех за идиотов. Спел лисью песенку : «голубушка, как хороша, какие перышки, что за душа», — и уверен, что купил всех с
