— Да.
— В отношении Прибалтики тоже говорилось на этом совещании?
— Да, но никогда не утверждалось, что Кавказ должен стать немецким. Говорилось только о том, чтобы осуществить сильное экономическое влияние со стороны Германии.
— То есть чтобы Кавказ стал немецкой концессией?
— В какой мере — это можно было определить только после победоносного заключения мира.
— Следовательно, преувеличение Бормана сводится лишь к тому, что речь не шла о Волжских колониях?
— Преувеличение заключалось в том, что тогда обсуждались такие вещи, которые практически вообще нельзя было обсуждать. В лучшем случае можно было говорить о тех областях, которые были уже заняты, а также об их управлении.
— Мы сейчас устанавливаем факт, что об этих вещах шел разговор на совещании. Вы теперь это не отрицаете?
— Частично эти проблемы обсуждались, но не так, как здесь записано.
— Я хочу сделать вывод, что это совещание подтверждало основной план захвата территорий Советского Союза?
— Это правильно. Но я должен подчеркнуть, что я, как отмечено в протоколе, не разделял эти безграничные предположения. Заметьте, здесь сказано следующее: «В ответ на длительное обсуждение этих вопросов рейхсмаршал подчеркнул важнейшие моменты, которые в настоящий момент могли быть для нас определяющими: обеспечение народа продовольствием, обеспечение в нужной степени хозяйства, а также налаживание безопасности путей сообщения». Я хотел свести безмерную дискуссию — следствие опьянения победой — к чисто практическим вопросам.
— Опьянение победой имело место, я согласен, но из ваших объяснений не следует, что вы возражали против присоединения Крыма к империи. Это так?
— Я не имел никаких оснований для этого.
— Вы выступали на совещании рейхскомиссаров оккупированных областей шестого августа сорок второго года?
— Дайте, пожалуйста, протокол.
— Пожалуйста. Ознакомились? Итак, я спрашиваю, вам были предоставлены фюрером исключительные полномочия в вопросах экономической эксплуатации оккупированных территорий?
— Я уже признал, что несу ответственность за экономику в оккупированных странах, но лишь в связи с теми директивами, которые я давал...
— Следовательно, учитывая ваши особые полномочия, ваши требования были обязательными для участников совещания?
— Да.
— Обращаю ваше внимание на сто восемнадцатую страницу стенограммы того совещания. Нашли?
— Да.
— «Раньше все казалось проще. Тогда это называли разбоем. Это соответствовало формуле отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я собираюсь грабить и грабить эффективно... Вы должны быть как легавые собаки. Там, где имеется еще кое-что, и в чем может нуждаться немецкий народ, это должно быть молниеносно извлечено со складов и доставлено сюда». Это вы говорили?
— Могу предположить, что я это сказал.
— В мае сорок первого года ОКВ разработало директиву о безнаказанности немецкого солдата за преступления, совершенные против местного населения. Такого рода директива должна была вам докладываться?
— Этот документ непосредственно мне послан не был. В сопроводительной бумаге сказано: «Штаб оперативного руководства военно-воздушных сил, главный квартирмейстер».
— Но вы согласны с тем, что по своему положению должны были знать этот документ?
— Нет, ибо в противном случае этот документ был бы отправлен непосредственно мне, главнокомандующему, а не генерал-квартирмейстеру.
— Вам должны были доложить об этом документе?
— Если бы мне докладывали о каждом документе, которые проходили по отдельным инстанциям, и не требовали моего вмешательства, я бы потонул в море бумаг. Мне докладывали только о самых важных вещах...
— Вам докладывали только самые «важные вещи»... А об уничтожении городов, об убийстве миллионов людей вам не докладывали? Это все проходило по «служебным каналам»?
— Если какой-то город должен был быть уничтожен авиацией, такой приказ был бы отдан непосредственно мною.
— Вам известно об установке Гиммлера по поводу уничтожения тридцати миллионов славян?
— Это был не приказ, а всего лишь речь.
— Но ведь в германском тоталитарном государстве имелся лишь один руководящий центр — Гитлер, вы, его заместитель и преемник, и самое ближайшее окружение. Мог ли Гиммлер давать установки об уничтожении тридцати миллионов славян, не имея по этому вопросу указаний Гитлера или ваших?
— Гиммлер не издавал такого приказа. Он произнес речь в том смысле, что тридцать миллионов славян должны быть истреблены. Если бы Гиммлер действительно издал приказ подобного рода, то он должен был бы спросить об этом не меня, а фюрера.
— Я не сказал о приказе. Я говорю об установке. Вы допускаете, что он мог дать установку без согласования с Гитлером?
— Не существовало директивы, которая бы была дана Гитлером на уничтожение славян.
— Айнзацгруппы СД занимались массовым уничтожением советских граждан. Не являлась ли деятельность айнзацгрупп СД результатом реализации заранее разработанного плана уничтожения евреев, славян и других народов?
— Деятельность айнзацгрупп была совершенно секретной.
— Значит, миллионы немцев знали о творившихся преступлениях, а вы не знали... Ваш свидетель Бодешатц заявил здесь, в суде, что в марте сорок пятого года вы сказали ему, что много евреев убито и за это придется дорого заплатить.
— Свидетель Бодешатц так не говорил.
— Как же он говорил?
— Он повторил мои слова: «Если война будет проиграна, то это обойдется нам очень дорого».
— Почему? За убийства, которые вы совершали?
— Нет... Вообще...
— Согласны ли вы были с теорией «высшей расы» и воспитанием в ее духе немецкого народа?
— Нет, хотя различия между расами я, безусловно, признаю.
— Но с теорией не согласны?
— Я никогда не заявлял, что ставлю одну расу в качестве господ.
— Ответьте на вопрос прямо: вы согласны с этой теорией?
— Лично я не считаю ее правильной.
— Вы заявили на суде, что якобы расходились с Гитлером по вопросу захвата Чехословакии, по еврейскому вопросу, о войне против Советского Союза, в оценке теории «высшей расы» и по вопросу о расстрелах англо-американских летчиков. Чем объяснить, что при наличии столь серьезных расхождений вы считали возможным сотрудничать с Гитлером и проводить его политику?
— Я могу расходиться во мнениях с моим верховным главнокомандующим, но если он будет настаивать на своем, а я дал ему присягу — дискуссия тем самым будет окончена.
— Если вы считали для себя возможным сотрудничать с Гитлером, считаете ли вы себя, как второго человека в Германии, ответственным за организованные в массовом масштабе убийства ни в чем не повинных людей?
— Нет, так как я ничего не знал о них и не приказывал их проводить. В лучшем случае вы можете
