Ответ. — Да. Мог.
Вопрос. — Продолжайте.
Ответ. — Затем Шторер остановился на тех проблемах, которые особенно беспокоили его как посла. Он выразил сожаление что информация, которая идет из Мадрида в Берлин, порою противоречит друг другу, потому что его доклады Риббентропу — с одной стороны, рапорты представителя НСДАП, отправляемые рейхсляйтеру Боле, — с другой и телеграммы нашего резидента Гейдриху — с третьей составляются секретно друг от друга, «каждый хочет подставить ножку другому», — заключил фон Шторер. Затем он остановился на главной проблеме, которая его занимала. Он сказал, что тот нажим, который проводит Риббентроп на Франко, чтобы незамедлительно вовлечь генералиссимуса в войну на стороне рейха, осуществляется без должного такта, который крайне необходим в Мадриде. Без учета «испанского гонора, — сказал Шторер, — без того, чтобы не повторять постоянно выспренние фразы о величии Испании, здесь нечего делать. Старый галисиец33 — прожженная бестия, и хотя он наш друг, ему нельзя не считаться с ужасающим экономическим положением страны. Он тратит почти все деньги на армию, тайную полицию и пропаганду, поэтому промышленность и сельское хозяйство находятся в бедственном положении. Если мы сможем взять на себя снабжение Испании продуктами питания, машинами, самолетами, танками, тогда Франко примкнет к нам. Если он поверит, что вступление в войну даст стране экономические выгоды, тогда он пойдет на это. Но господин рейхсминистр нажимает только на то, что вступление Испании в войну необходимо для окончательной победы рейха, а этого здесь недостаточно, ничто так не въедается в сознание нации, как ее былое величие, но мы закрываем глаза на это, что непростительно. Было бы хорошо, доведи вы эту точку зрения до сведения господина рейхсминистра».
Вопрос. — А сам Шторер не мог этого сделать?
Ответ. — Уровень достоверности информации в рейхе определялся не критериями истины, но тем лишь, кто стоял ближе к тому или иному руководителю. Поскольку я был вхож к Риббентропу, фон Шторер полагал, что тот прислушается к моим словам в большей мере, чем к его.
Вопрос. — Посол фон Шторер был чрезвычайным и полномочным министром рейха. А вы — всего лишь штандартенфюрером... Полковник и вроде бы маршал. Разве это логично?
Ответ. — Если бы рейх был построен на основе логических посылов, думаю, что я бы сейчас допрашивал вас, а не вы меня.
Вопрос. — Не отвлекайтесь на частности, нас интересует ваша операция против его высочества герцога Виндзорского.
Ответ. — После того как я встретился с моими испанскими знакомыми и обсудил контакты в Лиссабоне, я выле...
Вопрос. — С кем вы встретились в Мадриде?
Ответ. — Наш атташе по связям с испанской секретной службой пригласил к себе на ужин четырех высших офицеров из разведки Франко.
Вопрос. — Имена?
Ответ. — Я не убежден, что эти господа выступали под своими подлинными именами, скорее всего, они пользовались псевдонимами, испанцы очень интригабельны и недоверчивы. Впрочем, до той лишь поры, пока ты не докажешь им свой вес, возможности и свою готовность помочь им в их деловых операциях... Сколько я помню, там был генерал Серхио Оцуп, подполковник Эронимо и полковник Гонсалес, этот не скрывал своего подлинного имени, потому что был нам известен еще в пору подготовки восстания Франко, и генерал... Нет, я не помню четвертого имени... Мы обсудили проблему...
Вопрос. — Вы прямо сказали им, что направляетесь в Лиссабон с целью похищения члена королевской фамилии Великобритании?
Ответ. — Я прямо говорил об этом, беседуя с каждым в отдельности, после того как общество разделилось на группы... Да, я каждому говорил об этом совершенно открыто.
Вопрос. — Никто из ваших собеседников не выразил сомнения в отношении допустимости такого рода акции?
Ответ. — Мы профессионалы, мы же делали свою работу...
Вопрос. — Значит, профессионализм позволяет предавать забвению нормы международного права?
Ответ. — С точки зрения международного права вы не мажете подвергать меня допросам, потому что я являюсь военнопленным.
Вопрос. — Вы считаете себя военнопленным? Это еще надо доказать. И доказать это можем лишь мы. От нас зависит, считать ли вас пленным или арестованным нацистским преступником. Продолжайте.
Ответ. — Получив ряд новых контактов в Лиссабоне, я выехал туда, арендовав мощную американскую машину. Мои люди в посольстве сняли для меня апартамент в доме богатого эмигранта из Голландии, еврея по национальности, человека антинацистских убеждений...
Вопрос. — Как его зовут?
Ответ. — Не помню.
Вопрос. — Вы помните. Вы не хотите называть его имя, не так ли?
Ответ. — Я не помню.
Вопрос. — Гиммлер знал, что вы остановились в доме еврея?
Ответ. — Нет. Я не имел права контактировать в работе с евреями.
Вопрос. — А если бы он узнал об этом?
Ответ. — Я бы сказал, что мне это было невдомек.
Вопрос. — Ваш хозяин знал, что вы из РСХА?
