Даже искушённый в съёмочных делах человек вряд ли заподозрил бы, что как раз в этот миг с него «делают крупный кадр». Мадам Нечипоренко и подавно не догадалась.
– Я бы, честно говоря, за обычное воровство не сажал, – задумчиво проговорил Лёша уже в машине. – На производстве там, в фирме… Имущество бы в казну отбирал и ещё отрабатывать заставлял. Но вот кто у сирот… в больнице, в детском саду… Таких я бы сразу стрелял…
– Прямо сразу, – усмехнулся Благой. И снова ощущал, как много он, по сравнению с Лёшей, прожил на свете.
– А что, Борис Дмитриевич, скажете нет? Перевоспитывать их ещё?.. Вот такую Нечипоренку?.. И она всё поймёт, и раскается, и человеком жить будет?..
Благой промолчал.
Следующий
Последние месяцы Владимир Игнатьевич Гнедин спал со включённым светом. Это началось где-то через неделю после гибели Мишки Шлыгина. Владимир Игнатьевич, как обычно, приехал на свою холостяцкую квартиру, выпил сам с собой дозу – небольшую, чисто для снятия душевного напряжения – и вроде заснул. Однако скоро его разбудил шорох. Он рывком сел на кровати и напряжённо прислушался… Всё было тихо, да и откуда бы?.. Он лёг снова, но едва стал засыпать, как опять раздались невнятные звуки. Которые вполне можно было принять за осторожные шаги в прихожей…
Над кроватью у изголовья висело бронзовое бра старинной работы – обнажённая богиня с факелом в руке. В незапамятные времена этот факел заканчивался горящей свечой. Народный искусник подвёл электричество и вставил патрон, чтобы можно было вкручивать лампу-миньон. Мишка Шлыгин несколько лет назад (когда подобные вещи у нас были в диковинку) привёз ему из Швеции лампочку в виде фаллоса. Она была абсолютной копией натурального мужского предмета, как бы с матово-розовой кожей, и отличалась лишь постоянной «готовностью к бою» да мягким свечением изнутри. Мишка знал, что в раннем детстве друг Вовка побаивался темноты. Виталик по этому поводу просто и бесхитростно ржал, но Мишка был намного утончённее Базылева. Даже стихи иногда карябал. Он и тогда, даря этот светящийся член, что-то продекламировал. Там вроде был остроумный выверт про «факел» и «fuck», но Гнедин запомнил только одну строчку:
«Ты осветишь теперь свою бессонницу…»
Освещать бессонницу Гнедину не требовалось уже много лет. Да и место она имела разве что по причине общества очередной подруги. А теперь… Господи… Причём именно после гибели Мишки…
Гнедин протянул руку и включил бра, потом, стиснув зубы, заставил себя слезть с «траходрома» и выглянуть в прихожую. В квартире, ясное дело, никого постороннего не было.
Но едва, выключив свет, он начал задремывать, как невнятные шаги послышались вновь. Если бы он сумел в тот раз выдержать характер, возможно, всё бы и наладилось. Так ведь нет. Он срочно вызвал машину и среди ночи прикатил к своей благоверной. Чем поверг зевающую Ирину в полное недоумение. Он, конечно, не стал ей ничего объяснять. Просто рухнул в разобранную постель и тотчас заснул…
Днём на работе страх отчасти забылся. Но стоило вечером вернуться к себе – и всё повторилось. На сей раз к супружнице Гнедин не поехал. Просто зажёг в каждом углу свет. Во всех комнатах, в кухне, в ванной, в сортире и даже в кладовке… Это помогло: он заснул.
Чиновников его уровня, как и банкиров, время от времени убивали. Но только после гибели Шлыгина Гнедин, что называется, кожей почувствовал стоявшую рядом смерть. Он не знал, кто за ним придёт. И конкретно за какие грехи. Но что придут – это сомнения не вызывало. Опять же как в детстве, когда он читал дефицитного тогда Стивена Кинга и часам к двум ночи ему начинало казаться, что из-за шкафа и с антресолей вот-вот полезут…
Плакаться Виталику Базылеву он не хотел до последнего. Но на сороковинах, выпив за помин, ощутил большую жалость к себе и всё-таки излил душу бывшему однокласснику.
– Я, по-моему, следующий… – сказал Гнедин, и губы натурально запрыгали.
Он ждал насмешек. Однако Базылев помнил, что в школе Вовка действительно иной раз чётко угадывал, кого следующего вызовет к доске строгая математичка. И всесильный лидер пулковской группировки лишь рубанул ладонью, чуть не погасив беломорину:
– Накаркаешь, на хер!..
А потом хмуро пообещал: ребята, мол, в натуре, присмотрят. Аккуратненько-аккуратненько… Мишкина смерть и ему даром, видимо, не прошла.
На несколько недель страх вроде бы отпустил, тем более что никакого «топталы» базылевские ребята не обнаружили… Но недавно, когда Гнедин сопровождал почётного гостя – министра юстиции из Дании – в Мариинский театр, там, сидя в директорской ложе, он вдруг совершенно ясно почувствовал, что из пёстрой шевелящейся массы партера на него наведён пистолет. Рубашка под официальным костюмом мгновенно прилипла к лопаткам, он медленно, точно кролик под взглядом удава, повернул голову в направлении опасности… и, конечно же, никого не увидел. Однако жуткое ощущение продолжалось ещё с полминуты. Явственное ощущение наведённого дула. Сквозняка из чёрной пустотынебытия…
Доверь такое психиатру, сразу в свои клиенты запишет.
И тогда он позвонил в «Эгиду». Естественно, собрав для начала самую подробную информацию. Главным же и определяющим фактором была глухая вражда, определённо существовавшая между пулковскими и «Эгидой». И тот факт, что Мишку, убитого на территории собственной фирмы, обнаружили именно эгидовцы…
Базылев его понял.
Плещеев, эгидовский начальник, терзал Владимира Игнатьевича уже более часа, с дотошностью матёрого киллера вникая во все детали гнединской жизни. Когда тот сообщил ему о пришедшей на ум ассоциации, Плещеев даже не заметил иронии.
– А что ж вы хотите? – спросил он, недоумённо глядя на клиента поверх сильных очков. – Конечно, нас интересует та же информация, что и наших противников. Только с разными целями…
Рослый, очень красивый командир группы захвата, сидевший рядом с Плещеевым, слегка улыбнулся и ничего не сказал, а Владимир Игнатьевич начал потихоньку прикидывать, кого бы из эгидовских силовиков загадать себе в телохранители. Нет, конечно, не этого синеглазого красавца, от которого рухнули бы в Голливуде. Но уж и не бритоголового неандертальца со шрамом на лбу, что возился внизу с собаками, когда он входил… Воображением Гнедина успела окончательно завладеть монументальная мощь рыжего великана Фаульгабера – вот это да, вот это я понимаю! – когда Плещеев нарушил его размышления, неожиданно произнеся:
– Так. Я, кажется, понял, кто именно вам необходим. И повернулся к голливудскому супермену: – Познакомь.
Каким образом он ему сообщил, о ком именно шла печь Гнедин так и не понял. Синеглазый потянулся к устройству громкой связи и нажал кнопочку:
– Заместителю командира группы захвата подойти в кабинет к шефу!..
Дверь открылась едва ли не прежде, чем Гнедин успел обернуться в ту сторону. И увиденное сначала вызвало у него мысль о какой-то ошибке: на пороге стояла девушка. Облачённая в выцветший камуфляж, но в целом далеко не тяжелоатлетка. Нормальной внешности, нормального роста…
– Вызывал, командир? – буднично спросила она.
– Познакомься, – супермен легко поднялся и встал между ними, – это Владимир Игнатьевич Гнедин, заместитель начальника юридического управления в Смольном. Возможно, твой будущий принципал…
«Будущий принципал» был до того ошарашен, что ему изменили рефлексы, и он позабыл привстать в кресле хотя бы из вежливости.
– А это, Владимир Игнатьевич, Екатерина Олеговна Дегтярёва. Моя заместительница… и наше лучшее предложение по вашей защите.
– Да вы что? Какое решение? – развёл руками Гнедин минуту спустя, когда Катя вышла за дверь.