действиями, – прочёл по губам Снегирёв, – превратили его в прижизненный крематорий для пятерых юных, пытавшихся…»
Кадр сменился. Место трагедии стремительно покидала сверкающая огнями «Скорая помощь». За нею выруливали два больших внедорожника, и в один из них чуть не на ходу запрыгивал… Сергей Петрович Плещеев.
Эгидовский шеф присутствовал на экране всего долю секунды, но Скунс успел заметить выражение его лица, и дурное предчувствие охватило его сразу и плотно. За кем так помчался Плещеев, кого увозили на «скорой»? Кого-то из «юных, пытавшихся»?.. Ох, навряд ли… Алексей стал ждать, чтобы снова показали журналиста и хоть что-нибудь выяснилось, но сюжет был исчерпан. «А теперь о событиях более радостных», – беззвучно улыбнулась комментаторша дежурной голливудской улыбкой. Возникли красивые позолоченные интерьеры, взмахнул смычками оркестр… Дворянское собрание проводило очередной бал.
Когда Снегирёв отпер «Ниву» и они с Каролиной забрались внутрь, его внимание сразу привлекло деликатное попискивание компьютера. Алексей вытащил его из гнезда и раскрыл. Набрал пароль, и через секунду на зеленовато-сером экране возникли чёрные буквы. «Горчичник, это Бешеный Огурец. Выйди на связь».
Антон Андреевич Меньшов прибыл к ожоговому центру самым последним. Не хватало только поднятого по тревоге Ассаргадона, но тот мчался на своём «Леснике» издалека и притом через весь город, и чисто физически не мог ещё подоспеть.
Возле пандусов больницы стояли с выключенными моторами эгидовские внедорожники, а рядом – заляпанная грязью «четвёрка» и сине-белая гаишная «Вольво». Около «четвёрки» подтянутый майор Госавтоинспекции яростно распекал какого-то мужчину, которого Меньшов ни разу в жизни не видел.
– …Сотруднице Федеральной службы безопасности, находившейся при исполнении… – долетело до слуха.
Мужчина пришибленно топтался, явно ожидая как минимум вечного лишения водительских прав. А если по-крупному – то и тюремного срока. Он сглатывал и тёр шею, украшенную характерными пятнами.
Наконец гаишник брезгливо сунул владельцу «четвёрки» его документы и сделал недвусмысленный жест – катись, мол, к такой-то матери, и на глаза мне чтоб больше не попадался!.. Водитель юркнул в свои «Жигули» и, ещё плохо веря в спасение, минуты три не мог их завести, а майор подошёл к ожидавшему в сторонке Плещееву и крепко пожал ему руку:
– Если там кровь надо… или кожу, или что ещё… ты скажи, я своим свистну…
– Спасибо, Иван Анатольевич, – через силу улыбнулся эгидовский шеф. – Доктор говорит, вроде хватает пока…
Меньшов подошёл к ним, поздоровался.
– Ты, Серёжа, этому доктору… – говорить оказалось неожиданно тяжело, и Антон вздохнул. – В финансовом смысле… Ну, и всё прочее… Что достать… У меня всё-таки партнёры за рубежом…
В двух шагах от них стоял Семён Фаульгабер. Он держал на весу забинтованные руки: даже в специальных перчатках все пальцы и кисти с тыльной стороны у него обгорели до пузырей. Он не мог сам набрать номер на сотовой трубке, Игорь Пахомов справился с крохотными кнопками вместо него и придерживал аппаратик возле уха Кефирыча – тот громыхал в телефон на ужасающем «шварцдойче», мобилизуя своих многочисленных родственников в Казахстане. Меньшов невольно прислушался и уловил слово «кумыс». Другое слово, определённо отсутствовавшее в диалекте восемнадцатого века, было «спецрейс».
Возле кормы эгидовского джипа стояла Пиновская, и слышал ли кто другой, но Меньшов ещё не потерял тренированного диверсантского слуха и явственно разобрал, как «Пиночет» тихо и твердо проговорила:
– Ты как хочешь, Осаф, а моё мнение, что Храброва надо валить. Причём вне зависимости от Сашиного…
– Да? – Дубинин обнял Марину Викторовну за плечи, загораживая от стылого ветра. – И уже есть прикидки?..
Внутри джипа навзрыд плакала красавица Алла. Сегодня у неё был выходной, и Наташин звонок сдёрнул её с тренировки по шейпингу. Алла примчалась из Озерков на такси и вместе со всеми побежала сдавать кровь, но врачи завернули. Багдадский Вор сидел рядом с Аллой и кутал девушку в свою куртку. Алла безутешно прижималась к нему, он что-то шептал ей, целуя в макушку… Игорь Пахомов косился на них сквозь стекло.
– Саша однажды рассказывал, – проговорил вдруг Плещеев, – как их, зелёных курсантов, натаскивали со снайперской винтовкой. Мишень чёрт-те где, всё в снегу, холодина собачий и ветер мешает, он и так и этак – не получается! Тут подходит инструктор…
Иван Анатольевич заинтересованно слушал.
– И Сашка, – продолжал Плещеев, – ему нахально докладывает: рассеивание, мол, у винтовки слишком большое, лучшего результата не выжать. А инструктор, по обыкновению ни слова не говоря, «Калашникова» – ты представляешь, «Калашникова»! – к плечу, одиночным бах! – и в десятку… Было дело, Антон Андреевич?
– Ну… – Меньшов передёрнул плечами и не стал возражать. Он вдруг подумал о том, что они, словно древние язычники, ставили дымовую завесу на пути Сашиной смерти. Придёт старуха с косой, увидит веселье, решит, что напутала с адресом… и на всякий случай отвалит…
– Саша его ещё действующим застал, – кивнув на бизнесмена, сказал Ивану Анатольевичу эгидовский шеф. С майором Кузнецовым можно было говорить откровеннее, чем с большинством простых смертных. – Говорит, совершенно фантастическая была троица. Легендарная… Теперь таких нет.
Меньшов посмотрел на окна больницы. Одного из этой троицы он похоронил сам. А второго… Второй тоже знал Сашу в те далёкие времена. И для него командир эгидовской группы захвата так и остался навсегда салажонком… лопоухим вчерашним детдомовцем по кличке «Лоскут»…
Эта мысль, как иногда происходит, посетила Меньшова далеко не случайно. Потому что одновременно с нею у него в поясном чехольчике требовательно заверещал пейджер. Антон Андреевич нажал кнопку, прекращая нарастающий писк, и прочёл на маленьком дисплее одно-единственное слово: «Звал?»
Заведующий отделением уже понял, что эгидовцы, временами заглядывавшие в коридор, уберутся не скоро. Ещё он понял, что для своего сотрудника они расшибутся в лепёшку, причём во всех отношениях. Его слегка раздражало, что ЭТИМ (имелись в виду спецслужбы вообще) необходимое доставлялось по обыкновению на тарелочке, тогда как прочим больным… Однако парня, удивительно стойко сопротивлявшегося смерти, было искренне жаль. К тому же доктор обладал счастливым иммунитетом против профессиональной гордыни, так часто побуждающей отвергать помощь. Он очень обрадовался приезду Ассаргадона, о котором был премного наслышан. Вдвоём они удалились за дверь, на ходу обсуждая внутрикостные инъекции по Атясову. Тогда Меньшов завёл «БМВ» и быстро поехал сквозь сумерки к себе в офис. На Московский проспект.
Войдя в кабинет, он первым делом включил в углу большой и очень мощный компьютер, а вот свет зажигать не стал – просто уселся за стол. Ожидание, как он и предполагал, оказалось недолгим. Прошла, быть может, минута, и внутрь заглянул Витя Гусев. Меньшов даже впотьмах различил, что выражение лица у Утюга было… сложное.
– Антон Андреевич, – начал Витя, – там к вам…
Меньшову дослушивать не понадобилось, он кивнул:
– Пропусти.
Витя убрал голову, и почти сразу через порог шагнул человек, которого Меньшов не видел с лета девяносто второго, с того памятного дня на Канарах, когда этот человек приходил его убивать.
Скунс закрыл за собой дверь и сел в чёрное «компьютерное» кресло возле стола. Короткий серебряный ёжик переливался в тусклом свете, падавшем из окна. Меньшову показалось, что со времени их последней встречи Алексей нисколько не изменился.
