удовольствием вырезающий живым людям печень… Спрятать командира, чтобы потом вернуться за ним, было нельзя. Найдут. Найдут и…
Стас выпутался из их рук и опять поник на колени. По звуку дыхания нашёл Горчичника, повернулся к нему и прохрипел:
– Давай, слышишь, Лёшка… не тяни… Объяснений не требовалось. Горчичник оскалил зубы и вытащил из кармашка ещё один шприц-тюбик. Сломал колпачок. Крепко обнял командира. И молча, резким движением всадил иглу ему в бедро, прямо сквозь пёструю ткань… Пальцы стиснули податливый тюбик… «блаженная смерть», подхваченная током крови, разбежалась по телу…
– Прощ… – Стас вытянулся и замер, не договорив, сведённое болью лицо разгладилось. Потом на нём проявилась и застыла улыбка. Горчичник молчал, но лицо у него стало такое, что великий воин Ингози, если бы мог видеть его, тут же улетел бы в столицу на срочно вызванном вертолёте.
– Иди, – сказал Бешеный Огурец. – Я догоню. Он поймал взгляд Горчичника, полный горя, бешенства и безысходности, и оба опустили глаза. Они были профессионалами и знали, что нужно делать дальше. Вначале отрезать у Стаса голову, затем кисти рук. И закопать так, чтобы не отыскали собаки. Горчичник подхватил гранатомёт и помчался вперёд с такой скоростью, словно и не провёл на ногах двое с лишком суток. Он действительно был самым шустрым и выносливым из троих. Бешеный Огурец остался у тела. Чуть помедлил – и вытащил из ножен тридцатисантиметровый клинок…
Горчичник залёг у засохшего баобаба, раскорячившегося на краю деревушки. Деревушка ничего особо интересного собою не представляла – с полсотни хижин, сплетенных из ветвей и обмазанных глиной, под яйцеобразными крышами. Большой загон наподобие зулусских краалей… И скопище людоедов, одетых частью в мундиры гвардейцев президента Лепето, а частью – в боевые плащи из леопардовых шкур. Кто-то мог называть нападение на мавади «операцией», «акцией» и иными мудрёными словами белого человека. Простым солдатам, а точнее, воинам племени, предстояло священнодействие. Служение Духу Войны. И оно требовало соблюдения всех ритуалов.
Шум в деревне стоял невообразимый. Мерно рокотали тамтамы, ревел истекающий кровью жертвенный бык, но все звуки перекрывал натруженный рык танкового дизеля. В центре селения, у хижины главнокомандующего, стоял танк Т-34. И из последних сил вонял солярочным выхлопом. Он, может быть, и не очень годился против современных машин, но всё ещё мог давить гусеницами и стрелять. Вполне достаточно для кочевников с их верблюдами и лошадьми…
Прибыл он сюда из Анголы. Его обменяли на целый гарем рабынь и цветной телевизор «Панасоник». На ржавой броне ветерана, под натёками вражеских мозгов, загнивавших и совсем свежих, явственно краснела пятиконечная звёздочка и проглядывала полустёртая надпись:'ЗА НАШУ СОВЕТСКУЮ РОДИНУ!'
Бешеный Огурец, отставший от Горчичника на двадцать минут, долго пытался запеленговать напарника, но так и не смог. Горчичник, когда хотел, умел делаться совершенно невидимым. Зато сквозь сильную оптику было хорошо видно, как из штабной хижины появился генерал Ингози. Плотный, широкоплечий, с лиловыми, вывороченными, в точности как у братца-президента, губами… Он был окружён таким плотным кольцом телохранителей, что с трудом удавалось поймать блеск солнца на золоте генеральских погон. Ингози громко отдавал последние распоряжения. А потом – хур-хур-хур!.. – под торжествуют щий рёв своих воинов генерал взгромоздился на башню и сразу сгинул в люке, натягивая танковый шлем. Грохнула броневая крышка, ещё громче закричали весёлые людоеды…
Операция началась. Зрелище было великолепное. Впереди, в густом облаке выхлопных газов, скрежетал траками танк, за ним трусили гвардейцы президента, а в арьергарде, подбадривая себя яростным пением, приплясывали воины атси – в боевой раскраске, с дедовскими ассегаями в руках. «Калаш», конечно, хорош, не зря этим именем уже называли детей. Но куда приятней всадить широкое, ржавое от старой крови лезвие в брюхо врагу. Улыбнуться ему прямо в расширившиеся глаза и со вкусом развернуть наконечник… Хур-хур-хур!.. Пыль поднималась к небу столбом, грозно ревели отважные воины, свирепо утюжил саванну танк.
Бешеный Огурец успел-таки заметить, как из-под корней засохшего баобаба пыхнуло сизым дымком. Горчичник ждал до последнего и опасно близко подпустил движущуюся колонну, но зато уж и ударил наверняка. Так бьёт смертоносный «спуй-сланг», чья холодная кровь полна яда и ненависти… В бок «тридцатьчетверке» шарахнула граната, всего-то два кило с небольшим, но такая, что не спасает никакая броня. Даже снабжённая специальной оснасткой… не говоря уже о ритуальных мозгах. Граната легко прожгла дырочку внутрь, и внутри создалась температура звёздных протуберанцев. Танк, уцелевший на Курской дуге, вспыхнул, дёрнулся и застыл, превращаясь в огромный, жирно чадящий погребальный костёр. Ингози и прочие, находившиеся внутри, погибли мгновенно, а воинство генерала замерло в полном остолбенении. Смерть вождя, приключившаяся в самом начале похода!.. Внезапная и страшная смерть!.. Собственно, этого было уже достаточно, ибо после подобного несчастья никакой поход в принципе не мог состояться… Однако из-под баобаба в самую гущу воинов одна за другой ушли ещё четыре гранаты – весь запас, оставшийся у Горчичника. Это вам, суки, за Стаса… Потом Горчичник стал отползать.
Теперь Бешеный Огурец видел его, скользившего ящерицей в жёсткой буроватой траве. Видел и уцелевших телохранителей президентского брата, не обратившихся в бегство, а, наоборот, начавших грамотно обкладывать убийцу своего принципала. Всё же Горчичник слишком близко их подпустил. Или телохранителей учили уж очень хорошие инструктора. А может, только голова диверсанта могла даровать им какой-то шанс на помилование… Бешеному Огурцу недосуг было об этом раздумывать. Он поднял автомат, тщательно прицелился и выстрелил, спасая напарника, и чернокожий гигант в чёрной же форме ткнулся в землю лицом. Ещё выстрел и ещё…
Племя мавади, собравшееся на праздник у скалы Спящий Великан, по легенде упавшей с небес, не скоро узнает, какой резни избежало. Не знали своего будущего и двое русских парней, удиравших через утреннюю саванну. А ведь они обманут головорезов Белого Палача и останутся жить. И всего через полгода, в Союзе, догуливая отпуск, Горчичник встретит девушку. И попросит её, если будет ребёнок, то назвать Станиславом. Или Станиславой. А потом они с Санькой Веригиным, который Бешеный Огурец, вернутся обратно под африканское солнце, и вот тут Огурец вотместку за ненавистного «Солёного», придумает Горчич нику новую у ужасно подходящую кличку – «Скунс», президент Йоханнес Лепето объявит о социалистической ориентации. И для начала потребует ту самую голову, из-за которой не удалось помиловать телохранителей Ингози. И Бешеного Огурца заставят выстрелить в друга, и он исполнит приказ. И предательски дрогнут никогда не дрожавшие руки, и пуля, нацеленная в сердце, пройдёт в сантиметре от цели, и Скунса возьмут в плен живым. И президент Лепето будет мстить ему целых шесть месяцев – на пару с человеком по прозвищу Белый Палач
Но не дано смертному знать будущее, для его же блага не дано. И двое размеренной рысью летели через саванну, в которой похоронили своего командира, – двое побратимов, молодые, бесстрашные, непобедимые…
Город в дорожной петле
У Бориса Дмитриевича Благого каждый месяц появлялись новые помощники. Исключительно добровольные и притом порой анонимные. Уже давно и на Чапыгина, и в «Ведомостях» девочки никому не давали его телефона, отвечая всем одинаково: «Оставьте ваши координаты, Борис Дмитриевич перезвонит». Не помогало: люди продолжали его доставать. Караулили у проходной, чтобы передать лично в руки письмо или пакет. Звонили из уличных автоматов и сдавленным голосом назначали тайные встречи… Любая сколько-нибудь болезненная тема, затронутая в газете или с экрана, обрушивала на его голову лавину очередных добровольцев. Народ пачками нёс секретные цифры, таблицы, списки, тексты, фотографии, магнитофонные записи. Большинство просто жаждало «выступить», но кое-кто вправду нешуточно рисковал. И всё во имя восстановления поруганной справедливости. Помнится, на закате Перестройки Благой опасался, что острый материал вот-вот иссякнет. Какое!.. Его и теперь было на несколько л вперёд – знай пиши да озвучивай!
Одни «секретоносители» довольствовались страшно клятвой о неразглашении своего имени.
