безукоризненную посадку. Цыбуля оглянулся в иллюминатор и увидел, что крыло самолёта встопорщилось блестящими перьями, упиравшимися в густой плотный воздух… Директор «Свободы» вновь ощутил подступившую дурноту, но тут необузданный бег лайнера перешёл в стадию спокойного качения по бетонке, чудовищный рёв двигателей сменился неторопливым гудением, а подкрылки с закрылками попрятались обратно в недра крыла: и не догадаешься, сколько всего только что оттуда торчало. «Ту-154», снова не оправдавший свою репутацию самого аварийного, с достоинством проследовал по рулёжной дорожке. Мимо британских, немецких, французских собратьев. И замер против висевшей в воздухе «гармошки» раздвижного пассажирского коридора. Приехали!..
Международные аэропорты, сколько видел их Василий Цыбуля, все похожи один на другой. Ты уже не на небе, но ещё вроде как не совсем на земле (или наоборот). Ты определённо уже не в России, но ещё не вышел на все четыре стороны в Швецию (либо опять-таки наоборот). Отбывающие подсознательно мандражируют перед полётом, даже если на маршруте не ожидается ни Бермудского треугольника, ни террористов; прибывшие – таково свойство путешествий по воздуху – чувствуют себя слегка ударенными пыльным мешком… и этим вовсю пользуется чуткая к человеческой психике торговля. Василию Никифоровичу показалось, будто он вышел из самолёта прямо посреди столичного универмага в разгар предпраздничной распродажи. Налево – «Tax free», прямо – «Currency exchange», направо – «Ирландский паб»… у полукруглой стойки которого, кстати, не наблюдалось ни единого свободного места. Все боролись за свободу Ирландии. «Они что тут, с шести утра не жрамши самолёт ждут? – неодобрительно подумал Цыбуля. – Или живыми добраться не чаяли – скорей отмечать?..» Никаких указателей насчёт того, как пройти на паспортный контроль, за багажом и на таможню, Василий Никифорович не заметил и решил руководствоваться «муравьиной дорожкой» – двинулся следом за всеми. Этакий седоусый плейбой, загорелый до черноты миллионер, налегке завернувший в сентябрьскую Швецию отдохнуть от надоевшей жары тропических пляжей…
Ион фон Шёльдебранд, гофшталмейстер Его Величества короля Швеции Карла XVI Густава, не очень-то изменился со времени их последней встречи. Он показался Василию Никифоровичу таким же подтянутым, как и три года назад, и седины у него не прибавилось. Единственная деталь – правая рука Иона висела на груди, заключённая в специальную матерчатую повязку. А рядом с королевским конюшим стояла тоненькая изящная девушка с абсолютно русским лицом. «Господин Цыбуля В. Н.» – гласили чёткие кириллические буквы на плакатике, который она держала перед собой. Плакатик оказался излишним – двое мужчин и так сразу узнали друг друга.
Правая рука у фон Шёльдебранда не действовала, и Цыбуля после секундного замешательства подал ему левую.
– Вывихнул неделю назад, – рассмеялся Ион, и девушка синхронно перевела. «Русская» внешность не обманула: говорила она без сколько-нибудь заметного акцента. – Брэк [69] в повороте перевернулся… молодые лошади… Раньше на другой день уже был бы в форме, а теперь… годы, годы! Доктор вот велел поберечь… Ну, здравствуй, Василий! Наконец-то удалось в гости к нам тебя заманить!..
– Здравствуй, Ион. Очень рад. – Цыбуля неловко сжал ладонь шведского аристократа и внезапно почувствовал, что не лукавит: он действительно радовался этой встрече. При всём том, что поводом для неё послужили очень горестные события и, возможно, в итоге от нынешней теплоты останутся одни воспоминания. – Очень рад, – искренне повторил он, глядя Иону в глаза.
– А это, – гофшталмейстер указал на смутившуюся девушку, – позволь тебе представить Ольгу Михайловну, княжну Путятину. Младшую дочь моих старинных друзей, российских дворян…
При слове «Путятина» у Василия Никифоровича болезненно напряглось что-то внутри. Оставалось надеяться, что Ион с Ольгой ничего не заметили.
– …У которых принято в семейном кругу говорить только по-русски. Ольга любезно согласилась сопровождать нас с тобой. Она рада случаю попрактиковаться в родном языке и, кроме того, отменно водит машину… Я, как ты видишь, временно инвалид!..
Ион заразительно рассмеялся, похлопал здоровой рукой Василия Никифоровича по плечу. Цыбуля зашагал рядом с ним, катя за собой складную тележку с собранным Марьяной Валерьевной чемоданом. Стеклянная дверь, управляемая телекамерой, приветливо распахнулась и выпустила их под тёплое осеннее солнце. Ольга вытащила из кармашка ключи, и голубая «Вольво», припаркованная неподалёку, приветливо мигнула подфарниками. Добро пожаловать в Швецию!..
Когда-то давно, когда по телевизору ещё не показывали мыльных опер, российский народ запоем читал исторические романы. Старые и только что вышедшие. Люди записывались в очередь и с торжеством несли домой Балашова, Пикуля и Скляренко, выпрошенных до завтра. А потом обсуждали на службе и в толчее магазинов. Не обошла эта напасть и Михайловскую – тем более что молодой тогда директор «Свободы» о снабжении книгами пёкся весьма даже ревностно. Сам Цыбуля, правда, беллетристикой не увлекался, было некогда. Однако в случае чего и он не ударил бы лицом в грязь – всё, конечно, благодаря Марьяне Валерьевне. Однажды за завтраком она почти со слезами пересказала мужу трогательный эпизод из главы, прочитанной накануне в часы, оторванные от сна. Славянскую княжну выдали замуж за предводителя викингов, персонажа в соцреализме глубоко отрицательного. Так вот, по возвращении домой, едва ступив на берег с корабля, молодая женщина бросается обнимать первую же берёзку. Ибо в сумрачной Скандинавии берёзки, воплощение всего русского, расти, натурально, не могут…
Через неделю Михайловская охотилась уже за новым романом, и Василий Никифорович быстро забыл пересказанное женой. Быстро и, казалось бы, прочно. А вот теперь ни к селу ни к городу всплыло, и автора захотелось немедленно придушить: за стёклами комфортабельной «Вольво», выдававшей сто десять по нечеловечески гладкому – яичко во все стороны катай – автобану, стоял в осенней солнечной позолоте весёлый берёзовый лес!.. Зажмурься, отвернись от ухоженного шоссе и нарядных красно-бордовых домиков на той стороне – Россия Россией!.. Растут, стало быть, белоствольные! Да ещё как растут!.. Небось под каждой по подберёзовику. И сосны, и ёлки, и вообще всё то же самое, что в окрестностях Питера (насмотрелся, пока ездил с Антоном под Выборг смотреть гнедого Заказова двойника)…
А вот небо в Швеции – другое.
Цыбуле, привыкшему безо всяких синоптиков угадывать погоду на завтра, это бросилось в глаза сразу.
Здешние облака ещё не забыли об океанских просторах, над которыми только что гнал их атлантический бриз. Они ещё видят под собой море, ещё толком не поняли, что бесповоротно вплывают на материк… Что им маленькая Скандинавия?.. Пересечь, не заметив…
И если приглядеться – где-нибудь в углу небосвода непременно висит длинное волокнистое облачко, каких не бывает над сушей, и ветер, дыхание близкого Гольфстрима[70], гладит и расчёсывает его, словно страусовое перо…
– А ведь когда-то считали, будто наше здание портит весь вид, – рассказывал Ион. – И мрачное-то оно, и уродливое, и то ли на тюрьму смахивает, то ли на скотобойню… Дождаться не могли, пока набережную пошире намоют и ещё ряд зданий выстроят, (упрячут наконец безобразие…
Главный королевский конюший улыбался и любовно оглядывал внутренний двор. Рослые деревья, почти не заметившие наступления осени, журчащий фонтан, всё лето окружённый цветами… белую, недавно обновлённую изгородь «бочки»[71]… И надо всем – пронзительно ясное небо в квадратном обрамлении столетних стен. Старинный красный кирпич так и горел на ярком свету, заставляя Цыбулю рхмуро вспоминать собственные мытарства со строительством конного завода. То, что получилось в итоге, работало очень исправно, но памятником архитектуры свободненские конюшни вряд ли когда-нибудь назовут…
Хозяин и гость неторопливо беседовали, шагая по мелкому гравию, а юная Серёжина однофамилица (или, чем чёрт не шутит, всё-таки родственница?..) переводила. Владела она обоими языками одинаково свободно. Вначале Цыбуля чопорно величал княжну «Ольгой Михайловной», но скоро сбился на «Оленьку».
– Простите, – тотчас поправился он. Девушка, годившаяся ему во внучки, лишь рассмеялась:
– Да что вы, Василий Никифорович. Так и зовите…
Фон Шёльдебранд, кстати, был для неё «дядей Ионом». Цыбуля вдруг задумался, КАК станет рассказывать им о делах, учинённых их соплеменником. О том, что из-за жадности паскуды Нильхедена
