оказался чёрт знает где выращенный в России – и для России – наследник великого Секретариата… И, что гораздо хуже, погиб человек, ему самому, Цыбуле, доводившийся то ли внуком, то ли племянником, то ли вовсе любимым младшим сынком…
Серёжа Путятин незримо шёл рядом с Василием! Никифоровичем по залитому солнцем двору. Он тоже любовался кладкой каретного сарая и фигурными окошками большого манежа, но время от времени вопросительно поглядывал на Деда, не давая запамятовать о главном. «Ну? – отчётливо слышал Цыбуля его голос. – Когда Заказа выручать будем?» Речь Василий Никифорович сочинил ещё дома. Потом отшлифовал её в Питере и десять раз повторил, пока летел в самолёте. Он скажет Иону… Тот возразит… А он ему… А в ответ… Отчего же теперь Цыбуля чувствовал себя так, словно заглянул к соседу по очень невесёлому поводу – и, шагнув на порог, нежданно-негаданно оказался за праздничным столом, и вот надо решительно встать, и поставить на скатерть радушно поднесённую рюмку, и выговорить:
«А ваш сын, знаете ли, изрядный мерзавец…» Почему так? Потому, что Швеция – маленькая страна и ты это нутром чувствуешь на каждом шагу, и Стокгольм, в общем-то, крохотный, и оттого приехавшему из огромной России мерещится, будто все шведы – друг другу чуть ли не родственники?..
Берейторы в форменных тёмно-синих шинелях, встречавшиеся во дворе, отдавали своему начальнику честь.
– На самом деле мы штатские, – заметив взгляд гостя, пояснил фон Шёльдебранд. Он был генерал- майором в отставке; Цыбуля не удержался и подумал о том, как, наверное, хорошо быть отставным генералом в сугубо нейтральной, не лезущей ни в какие конфликты сытой стране. А Ион продолжал: – У нас до шестьдесят девятого года всех офицеров обязательно учили ездить верхом. Я сам и ещё кое-кто из наших служащих это застали, а вот нынешняя армейская молодёжь… Командование, конечно, имело причины, но моё личное мнение…
– «Жираф большой, ему видней», – усмехнулся Цыбуля. Личное мнение Иона он разделял полностью. – Наверное, командование сочло конный спорт слишком опасным для молодых офицеров?
Оленька перевела. Ион расхохотался, а Василий Никифорович поймал себя на том, что оттягивает и откладывает момент решительного разговора. В самом деле, ну не сейчас же, не с бухты-барахты… Осознав это, он в который раз мысленно помянул чёрта: «Стар, наверное, становлюсь…»
Хоромы у королевских коней, как и следовало ожидать, оказались не бедные. То есть ананасы на золотых блюдах им не подавали, но добротный пол, высоченный – много воздуха – потолок, просторные денники и вдоволь солнечного света из окон – чем не дворец для коня?.. Тёмно-гнедые, каждый под синей с жёлтым попоной, холёные красавцы любопытно оборачивались к вошедшим, тёрлись о решётку носами, фыркали, привлекая внимание.
– Наши шведские полукровные кони стали очень популярны для драйвинга. – Ион ловко, одной левой рукой, открыл защёлку, и наружу тотчас же высунулась лошадиная голова. Добрые глаза и доверчивые губы животного, в жизни своей не знавшего не то что жестокости – даже и грубого окрика. Высоко на стене красовалась его кличка: Кардинал. – Причём особенно ценятся гнедые, как у нас, в королевском выезде. И в результате, ты только представь, конюшня Его Величества получает лошадей, так сказать, второго разбора. Тех, которые не привлекли внимания спортсменов…
Цыбуля хмыкнул и погладил усы. Он попробовал представить себе сходную ситуацию в России, если бы глава государства решил учредить для себя, скажем, выезд в карете с орловскими рысаками.
– А что, мы не в обиде. Нам «тигры», которые рвут с места в карьер, и не нужны! Мы своих берём годика в четыре, в пять, в основном из южной Швеции, и не с каких-нибудь любительских ферм. Обязательное условие – чтобы коня растили профессионально и очень хорошо с ним обращались. Попав к нам, он для начала несколько месяцев ходит под седлом по самым напряжённым городским улицам, привыкает не бояться движения. Ходит не один, а в паре с каким-нибудь пожилым опытным конём. Таким вот, как Кардинал. Ему уже двадцать. Старые у нас учат молодых, и мы за это очень их ценим… Кардинал ластился, и Ион почесал мерину за ухом:
– Видишь, у него на морде проточина и задние ноги в половину бабки белы? Раньше этого не допускалось. Все кони должны были быть чисто гнедыми, безо всяких отметин…
Гнедые без отметин, – резануло Цыбулю.
– …Так что, если белая звёздочка была единственным недостатком коня, ещё двадцать лет назад её замазывали. Догадайся, чем? Кремом для обуви! – Фон Шёльдебранд отстранил голову Кардинала, прижал плечом дверь, и Оленька, поспешившая помочь «дяде Иону», закрыла задвижку. – Но чисто гнедых лошадей всегда было трудно найти, а в наши дни и подавно. Так что белые отметины, не очень большие, конечно, стали допускать…
Он миновал несколько денников и остановился перед двумя крайними. Кони в них стояли под зелёными вместо сине-жёлтых попон. При приближении людей они обернулись, и один, очень рослый, попытался высунуть голову поверх решётки.
– Это, – пояснил Ион, – единственные лошади не-шведского происхождения, содержащиеся на конюшне. Они куплены в Англии и принадлежат принцессе Мадлен…
Куплены в Англии…
– Принцесса – увлечённая конкуристка и, смею тебя заверить, наделена немалым талантом. Её старшая сестра, кронпринцесса Виктория, тоже прекрасно ездит верхом, но, к сожалению, при её многочисленных обязанностях престолонаследницы… Ты знаешь, – Цыбуля почувствовал, что Ион увлёкся по-настоящему, – в начале века у нас уже была королева Виктория, лошадница, каких поискать. Ещё до вступления на престол они с мужем держали конюшню, соперничавшую с королевской, и там у неё, помимо прочих, стояли четыре прекрасных липиццана. Так вот, когда родилась нынешняя хертигинна Вестеръёталандская[72], коннозаводчики, разводящие липиццанов – а у нас в Швеции их очень любят, – решили: вот тут-то мы и отметимся! И подарили новорождённой двух маленьких жеребят… Так вместе и выросли. Я учил юную хертигинну держаться в седле, а лошадок воспитывал и выезжал… Правда, вначале кронпринцесса ездила на готландском пони, ведь липиццаны – мало подходящие лошади для детей, но и до них черёд, конечно, дошёл. Каприоль и Крупад много лет здесь стояли. Теперь они живут на Эланде, в королевской усадьбе. На пенсии…
Фон Шёльдебранд отвернулся от конкурных коней и перешёл к двери, из-за которой уже дважды раздавалось нетерпеливое ржание. За решёткой виднелась породистая рыжая голова и изящная лебединая шея.
– А это – мой Веспер! – Ион клацнул защёлкой, и конь с силой толкнул носом дверь, распахнув её на всю ширину. Своевольно шагнул в проход и принялся ревниво обнюхивать Иона: почему так долго не приходил?.. Может, другого коня ему, Весперу, предпочёл?..
– На нём, – Ион ласкал коня, оберегая от его слишком пристального внимания свою правую руку, – во время торжественных мероприятий я еду рядом с каретой, сопровождая Его Величество. Я тебе потом фотографии покажу. Веспер у нас в гвардии раньше служил, я его, беднягу, там и нашёл. Ну сам посуди, дело ли ему здоровенных гвардейцев таскать? Ребята все на подбор, а ездить – учатся только…
Веспер перебирал тонкими ножками, ловил хозяина за рукав и всем своим видом показывал: конечно, не дело, и очень, мол, хорошо, что ты меня оттуда забрал!.. Цыбуля подумал о том, до чего здорово, наверное, смотрелся на рыжем Веспере Ион – лёгкий, сухощавый, в красивом голубом, старинного кроя мундире…
А гофшталмейстер короля Шведского вдруг посмотрел на часы, улыбнулся, точно хитрый мальчишка, и заявил:
– А теперь – сюрприз!
Скормил Весперу припасённую в кармане морковку и решительно повёл Цыбулю во двор.
Сюрприз действительно имел место. В большом старинном манеже, где когда-то выезжали величественных липиццанов, где по сей день учат ответственности коней для королевских парадов, – скакала галопом по кругу маленькая, весьма упитанная лошадка ярко-песочной масти. Ухоженные копытца выстукивали по песку размеренный ритм. В седле сидела девочка в нарядной голубой безрукавке. Из-под защитного шлема (без которого в Швеции никакие конные занятия в принципе не допускаются) выбивались растрёпанные белокурые волосы, вспыхивавшие на свету, что лился из стеклянного потолочного фонаря. Юная всадница заметила дедушку Иона, остановила кобылку и, натянув повод, смело дала шенкеля. Лошадка спокойно поднялась на «свечку», на миг замерла – и вновь опустилась на все
