дальнейшее поведение. Теперь у науки было оружие. Не в силах дождаться возвращения «блокадников», Шихман с Эдиком оперативно тряхнули генерала Владимира Зеноновича, тот мгновенно связался с американцами... Какая, к бесу, секретность? Человечество, оказавшееся у края, такого слова-то больше не знало. Данные хлынули рекой, раскаляя выделенную линию Интернета.
Звягинцев слабо улыбнулся, чувствуя, как отпускает страшное напряжение последних часов. Он, конечно, ещё присоединится к работе и подскажет кое-что по мелочи ополоумевшим от восторга и надежды коллегам...
Но сначала он должен был хоть немного поспать.
Евгений Додиковнч Гринберг не находил себе места, если только можно этим заниматься, сидя на полу в коридоре. Виринея, его Виринея засела там, в комнате, со старым фашистом и, что существенно хуже, с его внучкой-шпионкой, бывшей мисс Айрин. По этому поводу Гринберга мучили самые дурные предчувствия, от вполне эзотерических до чисто бытовых. Вернее, то и другое весьма тесно смыкалось. Женя, которому вконец надоело чувствовать себя перед Виринеей полным придурком, стал последнее время почитывать некоторые книжки. Так вот, описания иных магических ритуалов вгоняли его в натуральную дрожь. Если раньше он вволю посмеялся бы над порнографическими изысками чернокнижников — умели же, гады, замаскироваться под высокое и чисто духовное! — то теперь, стоило ему вообразить в числе участников подобного мероприятия Виринею, и в душе поднимаюсь цунами, а сидение под дверью превращалось в подвиг самоотречения. Одна надежда была на Глебку, закрывшегося с ними четвёртым. Хотя...
Из эсэсовца небось уже высыпался последний песок, а если вычитанное Гринбергом в умных книжках было правдой хотя бы на треть...
Оставалось, по Высоцкому, только лечь помереть.
Тщетно бедный Женя внушал себе, что на кону стояла будущность человечества. Ему все равно хотелось плакать и выть. А ещё лучше, свернуть кому-нибудь шею.
Кратаранга курсировал между учёными и колдунами, кажется, помогая тем и другим. Когда пришелец с Арктиды приоткрывал дверь, Женя вытягивал шею, силясь рассмотреть творившееся внутри, но все без толку.
Потом, без какого-либо предупреждения, хайратский царевич остановился и, глядя на Женю с высоты своего роста, проговорил тоном приказа:
— Пошли весть своей сестре. Пускай чернокожий привезёт её. Мне будет нужен пёс.
— Ага, — ответил Гринберг, вернее, ответило его физическое тело, потому что разум и душа Евгения Додиковича были устремлены вперёд, в дверную щель, за которой после четырех часов и двадцати семи минут ожидания ему все-таки удалось разглядеть нечто вразумительное. Он увидел Виринею и Глеба: они сидели на диване у дальней стены и как будто ничего не делали. Они выглядели скорее судьями у сетки при игре в теннис. Фон Трауберг и его внучка просматривались по разным концам комнаты, глаза у обоих были закрыты, а пальцы — переплетены странными фигурами и так, будто на каждом имелось по три лишних сустава. Вот Ганс Людвиг зашевелил пальцами, меняя их положение, и Корнецкая, не открывая глаз, повторила все в точности. После чего уже она заплела пальцы немыслимым макраме, и её движение опять-таки вслепую повторил дед...
Кратаранга пнул Гринберга ногой так, что тот мигом взлетел с пола и, глухо рыча, принял свирепую боевую стойку.
— Проснись, сын голубой расы, — миролюбиво сказал ему хайратский царевич. — Мне нужна твоя сестра и её пёс!
Гринберг выдохнул, опустил кулаки, пробормотал что-то нелестное об идолопоклонниках, порывающихся отнять не только невест, но и сестёр, и вытащил из кармана сотовый телефон.
В это время из большой комнаты, где трудились учёные, высунулся Эдик. За его спиной можно было различить несколько встревоженных лиц, освещённых большим экраном компьютера.
— Кратаранга! — позвал генеральский сын. — Иди взгляни, что у нас получилось!
Пришелец из тьмы веков странно глянул на Гринберга.
— Погоди звать сестру, но будь готов, — сказал он и скрылся за дверью.
Опять-таки в переводе для среднего ума дело обстояло следующим образом. Когда гигабайты данных были просеяны сквозь сито теории Звягинцева (так они все уверенней именовали Единую Теорию Поля) и обработаны с помощью математического аппарата, предоставляемого теорией хаосов (это не опечатка, а слово «хаос» во множественном числе), выяснились интересные вещи.
Дымка действительно оказалась энергоинформационным образованием, форменной потусторонней силой со страниц древних легенд.
— Мы в Биорадиационном институте называли её «вриль», — сказал фон Трауберг. — Это универсальная энергия связи нашего разума с сознанием всей планеты. Мы считали её мерой божественности человека.
Согласно легендам, вселенская сила бывала временами благой, временами не очень, в основном смотря по тому, что за человек к ней взывал. Ну а в данном случае не имело места ни зло, ни добро. Данная конкретная сила была просто БОЛЬНА.
Над руинами «Гипертеха» висела самая настоящая раковая опухоль, порождённая взрывом в лаборатории Марины. А хрональные туннели, достигшие различных пластов прошлого, были её метастазами, щупальцами, хоботами для выкачивания энергии.
— Так вот почему в искусственных временных каналах все сходят с ума, — сказал Веня Крайчик. — Эти каналы получаются вроде ран, я правильно понимаю? А «пожиратели душ» — какие-нибудь лимфоциты, агенты заживления. Они принимают нас за микробов...
«Бактерия... инфузория туфелька», — вспомнилось Кудеяру.
Нашли своё объяснение климатические и прочие чудеса, до сих пор привлекавшие в Питер толпы туристов. Врачи-онкологи хорошо знают, что способна сделать злокачественная опухоль с человеческим телом... На ранней стадии она может даже поменять ему пол, превращая нормальную молодую женщину в такого «Мужика Анфиску», что, не знавши, не догадаешься. Удивляться ли после этого, что по Московскому проспекту летала позёмка, на Марсовом поле благоухала сирень, а на улице Зины Портновой осыпались с деревьев жёлтые листья?
Опухоль не имела собственного осознания, это было скорее простейшее существо, жившее физиологической жизнью. Оно питалось. Оно росло. Оно убивало.
«Хорошо хоть, не размножалось пока...» — хмуро подумал Иван.
И... накаркал.
— По всем признакам, совсем скоро дымка испытает качественный скачок, — подытожил Ицхок- Хаим Гершкович Шихман. — В биологических терминах я сравнил бы это с делением. И вот тогда, если это произойдёт, — он снял очки, засунул их в нагрудный карман и застегнул клапан на пуговку, — нам всем, ребята, уже точно абзац.
— Тем не менее, шанс что-то предпринять ещё остаётся, — подхватил Лев Поликарпович. — Как написал один умный дядька, момент величайшей готовности предваряется моментом величайшей неготовности. За час до решительного матча олимпийская сборная сидит в раздевалке без штанов... Непосредственно перед тем, как делиться, эта штука должна ослабить барьеры. У нас появится возможность подобраться вплотную... и произвести ампутацию.
— Скальпель-то есть? — поинтересовался Гринберг. Почему-то он со всей определённостью подумал про Глеба Бурова и его лазер, однако ошибся.
Звягинцев повернулся к фон Траубергу:
— Вы готовы, коллега?
Костлявые пальцы Ганса Людвига сжимали крепкую ладошку Жени Корнецкой.
— Мы готовы, — ответил он за себя и за внучку.
— Кто такие котообразные? — в упор спросил его Кудеяр.
— Ах, эти... — Мистик из «Аненербе» ностальгически улыбнулся. — Искусственные существа, созданные, чтобы хранить высшие истины от посягательства непосвящённых. Кстати, я не особенно удивлюсь, если вы там их встретите. Только не придавайте им особого значения, их на самом деле весьма легко победить...
