автор «Робинзона Крузо». Так что поэт-телохранитель — ничего особенного. «…Мне в сердце вполз измученный каприз, желавший нежностью и счастьем называться…» Ничего.
Образно.
— Да он вообще.., образина, — непонятно к чему брякнул Вышедкевич и взял фото из моих рук.
На этом поэтическая тема была закрыта.
Не до возвышенного нам сейчас.
Тот человек не выходил из памяти. Не знаю почему, но у меня прочно засело в голове впечатление, что он показался мне смутно знакомым. Что я видела этого человека совсем-совсем недавно. Нет ничего мучительнее моментов, когда память пытается высвободить из подсознания нечто неуловимое, словно бы известное тебе, но всякий раз ускользающее, когда пробуешь облечь это нечто в вещественную, словесную форму Кто же это мог быть? Человек был высок, широкоплеч и бородат. Данные весьма расплывчатые, что и говорить. Однако же что-то подсказывало мне, что я способна на усилие, которое откроет мне личность неизвестного убийцы.
Убийцы? Ну, почти убийцы. Киллер остается киллером вне зависимости от того, удалось ли ему выполнить заказ или попытка провалилась.
Попытка провалились. Киллер провалился… Да уж, это слово выглядит ключевым в трагикомической ситуации со стрельбой в Алинином дворе. Особенно если учесть, что киллер действительно провалился сквозь землю. Под землю. Конечно, многие профессионалы готовят себе пути для отступления, но в данном случае все произошло слишком уж буквально.
И все-таки — откуда у него ключи от квартиры Алины Эллер?
Я подумала, что сцепка событий — приезд в Тарасов Кума и покушение на Эллера — не может быть случайной. По крайней мере, случайности такие происходят чрезвычайно редко, да и то, наверное, только в кино. В плохом кино. Наш Эллер, несмотря на его прибабахи, все-таки классный режиссер и откровенной лажи не снимает.
С другой стороны, к чему Куму убивать человека, который должен ему пять миллионов долларов и может вполне их отдать? Едва ли целесообразно убивать такого должника.
Припугнуть — да.
Быть может, покушение было такой демонстрацией? Нет, едва ли. Киллер стрелял на поражение, и только моя реакция и расторопность Вышедкевича спасли незадачливого киномаэстро. А вот «моя» машина пострадала, и ремонт ее обойдется недешево. Однако это не мои заботы. Пусть Эллер с Вышедкевичем разбираются с вышедшим из строя транспортом.
Такие вот мысли приходили мне в голову на пути в Багаево, на съемки очередного эпизода нового фильма маэстро. Пару раз бросив взгляд на Эллера, я отмечала, что вовсе не творческая лихорадка сейчас его треплет, а нечто совершенно иное. И мне несложно было догадаться, что именно его беспокоит.
— Пора звонить Алине, — вдруг сказал Сережа. — Набери-ка ты, Женя. Хоть пообщаешься с настоящей женой Леонтьича.
Только звонить надо с аппарата Леонарда Леонтьевича. У нее определитель номера, и, если звонок производится с чужого телефона, она просто трубку не возьмет. Из соображений безопасности. Да, босс? Верно?
Эллер вскинул припухшие красные глаза и всполошенно выговорил:
— А? Что?
Было очевидно, что его вырвали из плена горьких раздумий, и произошло это как нельзя некстати.
— Звонить — Алине — босс, — повторил Вышедкевич раздельно и четко. — Ты что, забыл за хлопотами?
Эллер только покачал головой.
— Диктуйте номер, — вздохнула я.
Вышедкевич вынул из кармана бумажку и продиктовал. Я набрала на эллеровском «лыжике», как Вышедкевич уменьшительно именовал телефон марки LG, номер и стала ждать. Звонки уходили в пустоту, стройные и одинокие, как заснеженные тополя на зимней аллее. Наконец трубка откликнулась грубоватым мужским голосом:
— Да! Леонард Леонтьевич?
— Нет, вас беспокоит его.., гм.., секретарь, — произнесла я, — по его поручению.
Могу я пригласить к трубке Алину Борисовну?
— Нет, не можете, — ответил голос. — Она отдыхает, и будить ее я не буду, потому что не хочу стать боксерской грушей.
— Спит? Два часа дня, простите.
— А ей без разницы, что день, что ночь.
Она до утра куролесила, а потом спать завалилась. А че, сам Леонард позвонить не мог, что ли?
— Он занят, — ответила я. — Если Алина Борисовна спит, то, быть может, вы сможете ответить на мой вопрос? Кстати, с кем я говорю?
— Ничего себе, сама звонит и еще возмущается, — простодушно удивились на том конце, в снежной Австрии, — говорите вы, девушка, с личным охранником Алины.
— Николай Серов? — уточнила я.
— Ну — Николай, простите, вы не могли бы сказать, где находятся ключи от квартиры Алины Борисовны? От тарасовской квартиры.
— А че, у Эллера нет, что ли?
— Есть. Но меня интересуют все комплекты. Ключи при вас?
— Ну да. Одни у Алины, другие у меня.
— Это точно?
— Ну да. А че? Я могу проверить. Ждите, если бабок не жалко за связь. Щас я… минуту.
— Жду, — ответила я.
Прошла, допустим, не минута, а около двух. Наконец Серов ответил:
— Ну, есть. Оба комплекта.
— Они всегда при вас?
— Ну да. А что такое-то?
— Благодарю вас, Николай. Передавайте привет Алине Борисовне. До свидания.
— До свидания. А чего надо-то?
Я нажала на кнопку «отбой».
Общение с Николаем Серовым вызвало у меня в памяти анекдот про туповатого «нового русского», к которому явился дьявол и предлагает продать душу за исполнение трех желаний. «Новый русский» стал прикидывать: «Значит, так. „Мере“ свой я вчера разбил, сделаешь, чтоб стал как новый. Документы вот эти подчистишь. Подгонишь пару вагонов с цветными металлами. Тогда подпишу, че просишь. Нет, мужик, я все-таки не пойму, в чем же здесь прикол?..»
И туповатый говорок Коли Серова как-то слабо соответствовал стихотворным строкам на фотографии. Впрочем, тонкие натуры часто выглядят серо, даже туповато. Например, одна умная и образованная фрейлина много лет назад записала в дневнике отзыв о знакомстве: «Бесцветная, туповатая и никчемная особа. Говорить не умеет, держаться в обществе не умеет. И вообще хам».
А познакомили фрейлину с неким М. Ю.
Лермонтовым. Коля Серов, конечно, не Лермонтов, к тому же, как мне показалось, он с бодуна.., но все же, все же, все же…
— Что он сказал? — быстро спросил Эллер.
— Говорит, что все на месте.
— И я так говорил! — отозвался Лео-Лео, хотя ничего подобного и близко не утверждал. — Смешно предполагать, что они дотянулись до Австрии. Тогда, наверное, могло бы произойти много худшее, чем пропажа ключей. Не дай бог, конечно…
