— Да, один. Это для дамы.
— Пить что-нибудь будете?
— Конечно, будем! — оживился Лисовский. — Принесите-ка нам двести грамм вот этого армянского коньяка. Надеюсь, он настоящий?
— А что, по цене не, видно? — ехидно спросила официантка.
— Да, именно по цене и видно! — согласился Лисовский.
— Все? — спросила официантка.
— А что, мало?
Она молча кивнула и удалилась исполнять наш заказ.
— Слушай, ты что, решил окончательно разориться? — спросила я Сергея.
— Во-первых, я всячески стараюсь загладить свою вину перед тобой. Во-вторых, если я не дождусь твоего прощения, то зачем мне вообще продолжать это жалкое существование? Вот сейчас грохну все деньги на этот прощальный ужин, потом пойду в туалет и там застрелюсь из табельного оружия.
— А если я тебя все-таки прощу, а ты уже грохнешь все деньги — что тогда?
— Буду бедный, но безумно счастливый!
— Ну хорошо, я пока подумаю. Кстати, а чего это ты вдруг заказал коньяк? Всегда ведь любил сухое красное.
— Хочу тебя споить, а потом завезти к себе домой и там изнасиловать.
— Тогда в твоих планах неувязочка. Суицидальные намерения плохо увязываются с агрессивно- сексуальными.
— Э… — на миг задумался Сергей. — Я вначале тебя изнасилую, а потом застрелюсь.
— Вот это будет правильнее! Потому что, если ты этого не сделаешь, я протрезвею и первым делом сделаю это сама. Таким образом ты сэкономишь мне средства в размере стоимости двух патронов. У тебя-то они государственные, а я свои покупаю в магазине!
— А почему двух? — удивился Лисовский.
— Ты забыл, что я всегда стреляю два раза?
— Ах да, контрольный выстрел! Эти ваши дурацкие спецназовские штучки!
— Эти дурацкие штучки много раз спасали мне жизнь! — заметила я.
— Знаю, просто у нас на сегодняшний вечер вырисовываются какие-то очень мрачные перспективы.
— Ну почему же мрачные? — улыбнулась я. — Я же еще не вынесла решения по вашему делу!
— Жду с нетерпением!
— Жди! А я пока подкреплюсь и выпью!
— Значит, я буду пребывать в неведении о своей судьбе до конца ужина?
— Если захочу, то и больше! Я женщина, и, как сказал поэт, я всегда права!
— Ладно, давай сменим тему. Точнее, давай перейдем к делу… — махнул рукой Сергей.
— О'кей! К делу так к делу! Почему, кстати, ты его назвал идиотским?
— Когда это?
— По телефону ты мне сказал, что это идиотское дело закрепили за тобой!
— Ах да, правильно! Но дело действительно идиотское, согласись: уже две недели какой-то маньяк подкидывает всякие гадости известной театральной актрисе — и ни одного свидетеля! И это за две-то недели? При этом у меня создается впечатление, что особого желания сотрудничать с органами для ускорения поимки этого милого товарища у потерпевшей стороны нет!
— Кстати, я это тоже заметила. У Алевтины Павловны наблюдается какой-то странный скепсис по этому вопросу. Или просто равнодушие.
Но, с другой стороны, она каждый раз просто теряет сознание, когда находит очередной знак неразделенной любви со стороны своего обожателя.
— А обожатель продолжает упорствовать в своем стремлении сойтись поближе с Алевтиной Павловной…
— Или ему просто нравится сам процесс… — заметила я.
— Может быть, и так. Но как тебя угораздило оказаться рядом с этой семейкой?
— И ты еще спрашиваешь? — возмутилась я. — Ведь ты сам порекомендовал меня Алевтине!
— Ну вот! — обрадовался Сергей. — А ты говоришь, что я тебя совсем позабыл!
— В этом случае ты бы лучше меня не помнил!
Впрочем, пока работа не пыльная. Не знаю, зачем вообще меня наняли — только и делаю, что сопровождаю Алевтину из дома в театр и из театра домой. Вот, собственно, и все. Правда, на днях намечается некий пикник, боюсь, что там мне придется попотеть. Причем не столько охраняя Алевтину от маньяка, сколько следя за тем, чтобы перепившиеся деятели сцены просто не утонули в Волге.
— Я тебе сочувствую!
— Спасибо! Значит, ничего нового по этому делу ты мне не сможешь сообщить?
— Увы! Думаю, ничего, кроме того, что тебе уже известно! Несколько записок нейтрально- сексуального содержания, потом более резкий тон в письмах, потом кровь на платьях в шкафу, потом та же кровь в постели дома!
— И вчера еще обезглавленный голубь в уборной!
— Да? Я об этом ничего не знал! Странно, что Скоробогатовы не сообщили об этом в милицию.
— Это было только вчера. И скорее всего они уже не верят, что твои доблестные коллеги справятся со столь не характерным для нашей действительности делом. Все-таки маньяк-обожатель — это прямо сюжет какого-нибудь голливудского триллера.
— Обижаешь, значит, родную милицию?
— Больно надо! И вообще — ну их к свиньям, этих Скоробогатовых! Причем вместе с их маньяком!
Я взяла розы со стола и, поднеся к лицу, вздохнула, наслаждаясь их свежим запахом. Потом улыбнулась и посмотрела на Сергея.
— Так что ты там говорил о своих планах увезти меня к себе?..
Утром в театре я первым делом спросила Алевтину Павловну о приближающемся пикнике.
— Пикник? — удивилась та. — Ах да! Мой юбилей! Мне ведь, Женечка, в эту субботу стукнет сорок!
— Никогда бы не сказала! — соврала я. — Только почему вы мне об этом говорите так поздно — сегодня уже четверг!
— Да я как-то не подумала, что вас это может заинтересовать… — растерялась Алевтина Павловна.
— Меня теперь интересует все, что так или иначе связано с вашей жизнью! Или вы считаете, что на богом забытой турбазе вы будете вне опасности?
— Да что вы, просто я думала — вы поедете с нами, вот и все.
— Теперь все так и получится. А вообще-то мне надо было бы предварительно выяснить, где эта база находится, что там за домики, какие возможности добраться до нее из города и так далее! Алевтина Павловна, вас преследует сексуально озабоченный сумасшедший! Или вы уже забыли об этом?
— Конечно, я помню! И не надо мне постоянно об этом напоминать! — вдруг закричала она. — Зачем вы все мне постоянно об этом говорите!
У нее на глазах выступили слезы.
— Алевтина Павловна, успокойтесь! — Я обняла ее за плечи и посадила на стул. Алевтина продолжала рыдать, удерживая мою ладонь в своих трясущихся руках.
— Все мне постоянно тычут этим маньяком! — сквозь слезы произнесла Скоробогатова.
— Кто вам тычет? — удивилась я.
— Георгий постоянно пугает меня им! Постоянно!
— Он просто беспокоится за вас!
— Нет! Иногда мне кажется, что он сам хочет от меня избавиться! Он хочет отдать меня ему!
Прима посмотрела на меня совершенно безумным взглядом. Ее губы тряслись, в уголках губ
