Все дети отличались прилежанием в учебе. Ссоры в доме случались редко, да и то проходили они в форме шутливой перебранки. Влияние отца на воспитание дочерей было сильнее, чем матери. Вот как писал о генерале Раевском его современник, легендарный поэт А. С. Пушкин: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни провел я посереди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нем героя, славу русского войска, я в нем любил человека с ясным умом, с простой, прекрасною душой, снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель екатерининского века, памятник двенадцатого года, человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества».
Мария Николаевна в сибирских мемуарах говорила о впечатлениях детства и юности немного, но некоторые отрывки свидетельствуют, что она была впечатлительной и очень живой девочкой: «Во время путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с сестрой Софьей, нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Завидев море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой бросились любоваться морем. Оно было покрыто волнами и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда она настигала меня, я убегала от нее…» Упомянутый Марией поэт был не кто иной, как Александр Пушкин, который позже выразил впечатления девочки об этой забавной игре с морем в стихах:
В то далекое беззаботное время веселой девочке только исполнилось 15 лет, но она уже много размышляла о жизни, читала серьезные классические произведения и занималась пением.
Сложилось мнение, что генерал Раевский, не спрашивая о чувствах дочери, насильно отдал ее за князя Волконского. Жених в свои 37 лет уже хорошо зарекомендовал себя при дворе. Кроме того, он происходил из знатной семьи, ведущей корни от самих Рюриковичей, а его мать Александра Николаевна была статс-дамой двора.
Тем не менее блестящее положение в обществе, огромное состояние и титул имелись и у графа Густава Олизара, предводителя дворянства Киевской губернии, которому Мария Николаевна после предложения ей руки и сердца сразу отказала. Это его немало расстроило. Он писал Марии трогательные письма с просьбами ответить взаимностью, но все безрезультатно. Уже в старости граф признавался: «Нельзя не сознаться, что если во мне пробудились высшие, благородные, оживленные сердечным чувством стремления, то ими во многом я обязан любви, внушенной мне Марией Раевской. Она была для меня той Беатриче, которой было посвящено поэтическое настроение, и благодаря Марии и моему к ней влечению я приобрел участие к себе первого русского поэта и приязнь нашего знаменитого Адама Мицкевича».
Сергей Григорьевич Волконский воспитывался в строгих католических традициях, поэтому сватовство проходило так, как то было принято в церемонном XIX веке. Он послал отцу невесты письменное предложение руки и сердца, что говорило о его глубоком уважении не только к самой Марии, но и ко всей ее семье. Генерал Раевский знал о том, что Волконский состоит в тайном политическом обществе, и мог предугадать будущую трагедию, но все-таки не отказал ему. По- видимому, в женихе он увидел именно те качества, которые были присущи ему самому: патриотизм и благородство духа.
Когда Николай Николаевич вызвал Марию к себе в кабинет и прочитал ей письмо от князя Волконского, он понял, что не ошибся в выборе. Если бы дочь не испытывала к князю сердечного влечения, она бы ответила решительным отказом, а не томным кивком и едва сдерживаемой улыбкой. В честь помолвки Раевские и Волконские устроили грандиозный бал, где Мария познакомилась со своей свекровью. Нежная красота Марии привела все семейство Волконских в восторг, а когда она запела, Александра Николаевна заявила, что сноха непременно должна отправляться петь в Италию.
Вечер был омрачен только одним событием. Когда Мария танцевала с будущим мужем, она случайно задела свечу, и роскошное платье загорелось. Что это было, как не дурное предзнаменование? Однако с помощью Сергея Григорьевича несчастье удалось предотвратить, а наутро о нем и вовсе забыли.
Свадьба состоялась 11 января 1825 года, и Мария с удовольствием погрузилась в хлопоты по устройству уютного семейного гнездышка. Она заказывала изысканные занавеси из Парижа, ковры и хрусталь из Италии, много хлопотала по поводу конюшен и питания новой прислуги. Об этом она писала своей сестре из Одессы: «Дорогая Катенька! Ты пишешь о своих занятиях по хозяйству, что сказала бы ты, видя, как я хожу каждый день на кухню, чтобы наблюдать за порядком, заглядываю даже в конюшни, пробую еду прислуги, считаю, вычисляю, я только этим и занята с утра до вечера и нахожу, что нет ничего более невыносимого в мире.
Если папа в Киеве, умоляй его приехать к нам, я все приготовила к его приезду, велела повесить занавески и меблировать комнаты, так же как в помещении Орловых и братьев. Приезд их для меня был бы праздником, особенно Александра. Как я была огорчена тем, что он отказался от этого путешествия. M-mе Башмакова все время восхваляет его и тебя. Она как нельзя более предупредительна и должна считать меня очень угрюмой, так как я вообще совсем не любезна от природы, а теперь меньше, чем когда-либо».
Печаль молодой княжны вполне объяснима, ведь рядом не было любимого мужа, который в то время находился на учениях. Тем не менее гордость Марии Николаевны своим новым положением хозяйки большого дома явно чувствуется в строках письма. Сергей Григорьевич приходил домой поздно и всегда молчаливый. Мария Николаевна внутренним чутьем любящей жены угадывала, что он чем-то расстроен, но задавать вопросы не решалась. Вскоре княжна слегла, и обеспокоенному мужу сообщили, что она беременна. Будущую маму тотчас отправили отдыхать в Одессу, а князь Волконский остался в своей дивизии в Умани. Визиты жене он наносил редко, а когда приезжал, больше расспрашивал о ее самочувствии, чем говорил о делах. Позже Мария Николаевна писала: «Я пробыла в Одессе все лето и таким образом провела с ним только три месяца в первый год нашего супружества; я не имела понятия о существовании тайного общества, которого он был членом. Он был старше меня лет на двадцать, и потому не мог иметь ко мне доверия в столь важном деле».
Сергей Григорьевич приехал за женой только к концу осени и отвез ее к себе в Умань. Спустя неделю он вернулся из Тульчина, разбудил испуганную Марию Николаевну и стал в спешке сжигать какие-то бумаги. На все ее вопросы отвечал таинственным молчанием, а после заявил, что везет ее в родительский дом. Затем он уехал в Петербург, где его спустя некоторое время арестовали и посадили в крепость. Так закончился первый год замужества Марии Николаевны. Можно только представить, как тяжело было тогда княгине Волконской! 2 января 1825 года в муках она родила первенца Николая, или Николино. Близкие опасались за ее жизнь, поскольку родильная горячка держалась несколько суток и Мария лежала без сознания. Она даже не помнила, что приезжал ее муж, который только и успел взглянуть на сына и прошептать ей несколько ласковых слов. Мария Николаевна не знала и того, что в Петербурге Сергея Григорьевича арестовали и заключили в крепость.
Арестовали Михаила Орлова и сыновей Раевского. Николай Николаевич отправился в Петербург, чтобы выхлопотать у государя прощение. Раевских и Орлова отпустили, а вот положение Волконского с каждым днем только осложнялось, так как он не хотел давать показания против своих товарищей. Николай I в гневе обрушился и на Николая Раевского, так что тот поспешил удалиться. По возвращении домой генерал рассказал дочери о том, что ее мужа ожидает суровое наказание и что он не будет противиться ее разводу.
Того, что произошло со скромной, хрупкой и измученной долгой болезнью Марией, не ожидал никто. Все ее существо словно взбунтовалось. Она наотрез отказалась ожидать решения царя в родительском доме и тут же собралась и поехала в Петербург, где поселилась у родственников мужа, утешая их и помогая пережить тяжелые минуты. Приехавший за ней Александр Раевский насильно увез ее к графине Браницкой, где Мария оставила сына, который в это время тяжело болел. В имении Браницкой Мария Николаевна жила в изоляции, родственники вскрывали все письма, которые приходили на ее имя, и не сообщали ей о судьбе Сергея Григорьевича, словно мстили бедной женщине за то, что она предала семью ради любви к опальному мужу.
Однако, живя в заточении, Мария Николаевна смогла все заново переосмыслить и оценить степень виновности своего горячо любимого мужа. В страданиях рождалась душа сиятельной княгини Волконской. Ее моральное состояние ухудшалось еще и из-за того, что, в отличие от других жен декабристов, которые могли свободно общаться друг с другом, ей в одиночку пришлось отстаивать свой выбор наперекор всей семье. Раевские, как ни странно, были уверены, что Мария подчинится, о чем свидетельствует строка из письма Александра Раевского: «Она сделает и должна делать лишь то, что посоветуют ей отец и я…»
12 июля 1826 года был объявлен суровый приговор. Сергея Григорьевича Волконского отправили в Сибирь на 20 лет каторги. Когда Марии Николаевне сообщили об участи мужа, она сразу начала собираться, заявив сестре, что едет в Яготин Полтавской губернии, в имение брата мужа, князя Репина. Вместе с князем Николаем Григорьевичем Репниным и его женой Волконская отправилась в Петербург. Оставив сына в доме свекрови, Мария Николаевна со всей энергией измученного, истосковавшегося сердца начала предпринимать шаги для освобождения мужа. Сначала она написала прошение к царю, решение по которому ждала в течение месяца. Получив от государя положительный ответ, Мария Николаевна выехала в Москву, где в честь нее Зинаида Волконская дала знаменитый бал. Уезжая в Сибирь к мужу, Мария прощалась только с отцом, которому дала обещание вернуться через год, но он знал, что видит ее в последний раз. В своем письме от 2 сентября 1826 года Николай Раевский так обращается к дочери: «Муж твой виноват перед тобой, пред нами, пред своими родными, но он тебе муж, отец твоего сына, и чувства полного раскаяния, и чувства его к тебе, все сие заставляет меня душевно сожалеть о нем и не сохранять в моем сердце никакого негодования: я прощаю ему и писал ему прощение на сих днях…»
Семья Волконских после отъезда Марии раскололась на два лагеря. Софья Алексеевна, которая до 1829 года не написала дочери ни строчки, так и не сумела понять и простить ее поступок. Вот отрывок из ее письма: «Вы говорите в письмах к сестрам, что я как будто умерла для вас. А чья вина? Вашего обожаемого мужа. Немного добродетели нужно было, чтобы не жениться, когда человек принадлежал к этому проклятому заговору. Не отвечайте мне, я вам приказываю».
Жизнь семьи Волконских в ссылке складывалась непросто. Здесь рождались и вскоре умирали от суровых природных условий и болезней дети. Выжили только Миша и Нелли, которые воспитывались под пристальным оком родителей. Даже когда в 1846 году Николай I издал указ о том, что дети декабристов могут учиться в высших учебных заведениях России, но под чужими фамилиями, Мария Николаевна с гордостью отказалась, сказав, что дети должны носить только фамилию родителей.
Михаил Лунин принимал живое участие в воспитании Миши и Нелли. Довольно хорошо сохранилась переписка на итальянском, английском, французском языках, латыни. Лунин составлял подробные планы занятий и списки книг, которые должен был прочитать его тезка в Сибири. А Мария Николаевна с грустью перечитывала обрывки старых писем, испещренных нотными знаками и математическими формулами, и при первой возможности старалась отправить в Акатуйский каземат очередную посылку с чернилами и одеялами.
Мария Николаевна становилась объектом поклонения многих, но они не смели нарушить покой ее сердца. Душой и телом она была связана навечно только с одним человеком, которому и посвящены следующие строки: «Не могу тебе передать, как мысль о том, что тебя нет здесь со мной, делает меня печальной и несчастной, ибо хоть ты и вселил в меня надежду обещанием вернуться к 11-му, я отлично понимаю, что это было сказано тобой лишь для того, чтобы немного успокоить меня, тебе не разрешат отлучиться. Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж! Заклинаю тебя всем, что у тебя есть самого дорогого, сделать все, чтобы я могла приехать к тебе, если решено, что ты должен оставаться на своем посту».
Судьба распорядилась так, что Волконские отбывали ссылку вместе 30 лет. И хотя некоторые современники сплетничали по поводу ссор и споров, которые якобы возникали в доме Волконских, можно с уверенностью сказать, что эта пара явила собой настоящее олицетворение любви, пламенной, способной растопить
