сетует он, но кто тому виною?..
Полагаю, что моя госпожа до сих пор не поняла, какой смысл вкладывали вы в свои письма. Она болезненно робка и придает слишком большое значение мнению света, потому и не решается отвечать вам. Но я уверена, что скоро все изменится, – говорит Сайсё. И разве она не права?
– О, я хорошо понимаю, что время для доверительных бесед еще не настало, – соглашается То-но тюдзё. – Я слишком мало сделал для вашей госпожи и не имею права обижаться. Что ж, все впереди…
И он встает, собираясь уходить.
По прекрасному небу плывет светлая луна, в лунном сиянии стройная фигура облаченного в носи юноши кажется особенно изящной. Разумеется, до Сайсё-но тюдзё из дома Великого министра ему далеко, но по-своему и он хорош.
«Отчего все юноши, к этому семейству принадлежащие, так красивы?» – восторгаются дамы, восхваляя достоинства молодых людей и забывая об их недостатках.
То-но тюдзё служил в правой Личной императорской охране, являясь там вторым по старшинству лицом после Удайсё, который часто вызывал юношу к себе для обсуждения особо важных дел, одновременно используя его как посредника в сношениях своих с министром Двора. Удайсё был человеком вполне достойным, к тому же многие прочили его на место Высочайшего попечителя. Словом, лучшего зятя найти было трудно, но, опасаясь, что Великий министр придерживается иного мнения, и не желая противиться его замыслам, министр Двора не торопился с решением.
Удайсё был единоутробным братом матери принца Весенних покоев. Государь благоволил к нему более, чем к кому бы то ни было, не считая, разумеется, обоих министров. Лет ему было около тридцати двух – тридцати трех. Его супруга, старшая дочь принца Сикибукё, приходилась сестрой госпоже Мурасаки. Она была на несколько лет старше мужа, что, впрочем, никак не умаляло ее достоинств, но вот нрав ее почему-то пришелся Удайсё не по душе. Не называя ее иначе, как старухой, он только и думал о том, как бы с ней расстаться. Скорее всего именно эти обстоятельства и заставляли Великого министра терзаться сомнениями. Да и в самом деле, разве его питомица не заслуживала лучшей участи?
Удайсё никогда не был человеком легкомысленным, к безрассудствам юности склонным, но девушка из Западного флигеля целиком завладела его думами.
Имея надежного осведомителя, он сумел выведать многое, и прежде всего узнал, что сам министр Двора не выказывает неодобрения его искательству, а девушка не проявляет особого желания идти на придворную службу. Воодушевленный полученными сведениями, он попытался заручиться поддержкой дамы по прозванию госпожа Бэн.
– Я знаю, что Великий министр настроен против меня. Но поскольку мое желание не идет вразрез с намерениями родного отца…
Наступила Девятая луна. Однажды в прекрасный утренний час, когда на землю лег первый иней, дамы, всегда готовые услужить тому или иному из поклонников юной госпожи, украдкой принесли в ее покои письма. Сама госпожа не стала их читать, но слушала, как дамы читают их вслух. Было там и письмо от Удайсё.
«Долгая луна вселяла в меня надежду[8], но вот и она на исходе. И я печалюсь, глядя на унылое небо…
Судя по всему, Удайсё было хорошо известно, что, как только кончится Долгая луна, девушка поступит на службу во Дворец.
А вот что написал принц Хёбукё: «Я понимаю, сколь тщетны мои упования, и что я могу сказать?..
По крайней мере мне будет отрадно сознавать, что Вы знаете о моих чувствах…»
Письмо принца было привязано к тонкому стеблю тростника, на листьях которого еще сохранился иней. Под стать этому стеблю был и гонец.
Сахёэ-но ками, сын принца Сикибукё, приходился братом госпоже Мурасаки. Часто бывая в доме Великого министра, он хорошо знал обо всем, что там происходит. Вот и теперь, не в силах сдержать досаду, поспешил высказать девушке свои обиды:
При полном несходстве все без исключения письма были очень хороши – каждое по-своему. Прекрасно подобранный цвет бумаги, изысканные оттенки туши, чарующий аромат…
– О да, очень скоро мы не будем уже получать этих писем, – сетовали дамы. – Какая тоска!
А что думала юная госпожа?
Она ответила только принцу Хёбукё, причем чрезвычайно кратко:
