— Два часа пополудни.
Я вышел из постоялого двора, прошел к земляному валу, произвел тщательную настройку своего таймера и совершил прыжок. Переход из тьмы поздней ночи в полуденную яркость на какое-то мгновенье ослепил меня; когда я перестал жмуриться, то обнаружил, что стою прямо перед угрюмолицей троицей, состоявшей из Сэма, Метаксаса и Джада-2.
— Господи, — взмолился я, — да ведь мы совершили еще одно удвоение!
— На сей раз это всего лишь парадокс темпорального накопления, — произнес мой альтер-эго. — Ничего серьезного.
Мой ум был как в дурмане, и я был совершенно не в состоянии подвергнуть его замечание строгому логическому анализу. Единственное, на что у меня хватало ума, это спросить:
— Если мы оба здесь, то кто же тогда присматривает за нашими туристами внизу, в 1204 году?
— Идиот, — свирепым тоном прорычал Джад-2, — когда же ты все-таки научишься мыслить четырехмерно! Как это ты умудряешься быть таким тупым, если ты во всем должен быть тождественен мне? Послушай, я скакнул сюда из одной точки той ночи в 1204 году, а ты из другой, отстоящей от нее на пятнадцать минут. Когда мы станем возвращаться, каждый из нас отправится к соответствующей стартовой позиции, чтобы не нарушать последовательности событий. Я должен прибыть туда в полчетвертого, а ты — без четверти четыре, но это совсем не означает, что там сейчас нет никого из нас. Или что мы все там одновременно.
Я внимательно огляделся вокруг. И увидел по меньшей мере пять групп, состоявших из Метаксаса, Сэма и меня, расположившихся широкой дугой вблизи стены. Очевидно, все они очень тщательно контролировали именно этот временной отрезок, то и дело совершая повторные шунты на короткую временную дистанцию для того, чтобы с наибольшей достоверностью воссоздать последовательность событий, а благодаря воздействию парадокса аккумуляции нас здесь оказалось уже великое множество.
— Но пусть даже и так, — произнес я, все еще соображая с трудом, — мне почему-то кажется, что я все равно не в состоянии постичь линейную цепь…
— Да подавись ты этой своей линейной цепью! — взъярился на меня другой Джад. — Ты лучше погляди-ка вон туда! Туда, в сторону ворот!
Он показал жестом, куда смотреть.
Я взглянул в указанном им направлении.
И увидел седоволосую женщину в простом одеянии. Я сразу же признал в ней несколько более молодую «версию» той женщины, которая, как мне помнится, сопровождала Пульхерию Дукас в лавке в тот памятный день, казавшийся мне таким далеким, и отстоявшим сейчас на пять лет вниз по линии. Дуэнья стояла, опираясь о стену, и сама с собою разговаривала, радостно и глупо улыбаясь. Глаза ее были закрыты.
Неподалеку от нее я увидел девочку лет двенадцати, которая могла быть только более молодой Пульхерией. Сходство исключало малейшую ошибку. У девочки были еще детские, неоформившиеся до конца черты лица и контуры тела, и груди ее под туникой были еще всего лишь плавными выпуклостями, но во всем уже проступали те изначальные качества, из которых должна была складываться красота зрелой Пульхерии.
А рядом с девушкой стоял Конрад Зауэрабенд в одежде византийского простолюдина.
Зауэрабенд что-то нашептывал девочке на ухо воркующим тоном. Он тряс перед ее лицом небольшой безделушкой из двадцать первого столетия, то ли гироскопическим кулончиком, то ли чем-то еще в таком же духе. Вторая его рука уже шарила у нее под туникой и было отчетливо видно, что пальцы его подбирались к бедрам девочки. Пульхерия хмурилась, однако пока еще не делала никаких движений, чтобы высвободиться. Она, казалось, не очень-то понимала, что затеял Зауэрабенд, но была явно очарована игрушкой и, пожалуй, не очень-то возражала против шаловливой руки хозяина безделушки.
— Он живет в Константинополе чуть меньше года, — объяснил мне Метаксас, — и частенько снует в 2059 год, чтобы сбыть контрабандное добро. Он уже давно каждый день появляется у стены, подсматривая, как маленькая девочка и ее дуэнья выходят на послеполуденную прогулку. Девочка — Пульхерия Ботаниатис, а вот этот дворец на возвышенности — дворец Ботаниатисов. Зауэрабенд пришел сюда примерно полчаса назад и дал дуэнье пузырек, в результате чего она так воспарила, что никак не может прийти в себя. Затем он подсел к девочке и начал с нею заигрывать. Он в самом деле большой мастак в обхождении с маленькими девочками.
— Это его хобби, — заметил я.
— Глядите, что будет дальше, — сказал Метаксас.
Зауэрабенд и Пульхерия поднялись и пошли к воротам в стене. Мы притаились в тени, чтобы оставаться и дальше незамеченными. Большинство наших двойников, порожденных парадоксами, исчезли, по-видимому, шунтировавшись на свои позиции вдоль линии, чтобы зафиксировать, как будут разворачиваться события дальше. Мы видели, как тучный мужчина и прелестная девчушка прошли через ворота в поля, которые простирались сразу же за пределами города.
Я двинулся было вслед за ними.
— Подожди, сказал Сэм. — Смотри, кто еще появился на сцене — старший брат Пульхерии, Андроник.
К нам приближался юноша лет примерно восемнадцати. Он остановился и, не веря глазам своим, уставился на все еще продолжавшую глупо хихикать дуэнью. Мы увидели, как он опрометью бросился к ней, стал ее трясти, попытался ровно поставить. Однако женщина, едва он убрал руки, снова привалилась к стене.
— Где Пульхерия? — взревел он. — Где она?!
В ответ дуэнья только громко рассмеялась.
Юный Ботаниатис, охваченный отчаянием, помчался по пустынной, прожаренной солнцем улице, вопя что было мочи имя своей младшей сестры. Затем ринулся в ворота.
— Следуем за ним, — распорядился Метаксас. Несколько других групп, также состоящих из нас, были уже за воротами, что было мною обнаружено, когда и мы очутились там. Андроник Ботаниатис бегал, как ошалелый, туда сюда. Затем мне послышался девичий смех, который исходил будто бы казалось, из самой стены.
Андроник тоже его услышал. Оказалось, что в стене имелось отверстие на уровне земли, которое вело в некое подобие пещеры глубиной метров в пять. Он побежал к этому отверстию. Мы направились туда же, толпой, которая состояла исключительно из наших же собственных двойников. Там нас было человек пятнадцать — по меньшей мере по пять двойников на брата.
Андроник прошел в пролом в стене и тут же издал истошный вопль. Мгновеньем позже я тоже заглянул внутрь пещеры в земляном валу.
Туника Пульхерии упала к ее коленкам, и теперь она стояла совершенно голенькая в классической позе, изображающей девичью скромность: одной рукой она придерживала свои, не совсем еще распустившиеся бутоны, грудей, другая ее рука прикрывала самый низ живота. Рядом с ней, уже распахнув свои одежды, стоял Зауэрабенд. Мерзкое орудие его гнусного хобби было уже изготовлено к действию. Как мне кажется, он был занят тем, что пытался уговорить Пульхерию принять более удобную для него позу, когда ему помешали завершить столь успешно начатый процесс совращения.
— Изнасилование! — Кричал Андроник. — Он испортил девчонку! Соблазнил малолетку! Я всех вас зову в свидетели! Посмотрите-ка на это чудовище, на его преступные действия!
И он схватил одной рукой Зауэрабенда, а другой — свою сестру, и поволок их обоих на открытое место.
— Вы все свидетели! — продолжал бушевать он.
Мы поспешили убраться с его дороги, опасаясь быть узнанными Зауэрабендом, хотя, как мне кажется, он был в таком ужасе, что едва ли мог вообще что-нибудь заметить. Бедненькая Пульхерия, пытаясь скрыть свою наготу, комочком свернулась у ног своего брата, но он продолжал волочить ее, и, выставляя ее напоказ, кричал:
— Смотрите на эту потаскушку! Смотрите на нее! Смотрите все, смотрите все, все!
И, чтобы посмотреть на это, собралась довольно внушительная толпа.
