Он ворочал миллионами, некоторые утверждали, что даже миллиардами, и еще поговаривали, что в действительности он лично или через подставных лиц имел монополию на все кожевенное сырье.
Сам Мегрэ не занимался делом Зюбера, оно проходило через финансовый отдел. В конце концов об этом деле перестали говорить, и комиссар не знал, как оно кончилось.
— Отчего умер Зюбер?
— От рака, его оперировали в клинике Сент-Жозеф.
— Если я вас правильно понял, фирма Ляшом продолжает еще кое-как существовать благодаря его деньгам?
— Вступая в брак, мадам Полет принесла значительное приданое…
— Которое она целиком вложила в кондитерскую фабрику Ляшомов?
— В большей или меньшей степени. Скажем, что к ее помощи прибегали каждый раз, когда это было необходимо.
— А затем, когда это приданое было истрачено? Оно ведь выло быстро истрачено?
— Да.
— Так что же предприняли, тогда?
— Мадам Полет отправлялась к своему отцу…
— А он не приезжал сюда сам?
— Я его здесь ни разу не видел. Если он и бывал в доме, то но вечерам, в квартире хозяев, но я в этом не вполне уверен.
— Я, право, не понимаю, господин комиссар, чего вы добиваетесь, — снова запротестовал адвокат.
Следователь же казался весьма заинтересованным, и в его светлых глазах появились лукавые огоньки.
— Я и сам этого не знаю, — признался Мегрэ. — Понимаете, метр, в начале расследования продвигаешься в полной темноте, и поэтому можно идти только ощупью. Итак, Фредерик Зюбер выдал замуж свою единственную дочь за младшего сына Ляшомов, Армана, и дал ей значительное придание. Вы не знаете сумму?
— Я протестую.
Это снова, сказал Радель, который просто не мог усидеть на месте.
— Хорошо. Я не настаиваю. Кондитерские изделия поглотили приданое. Затем периодически; Полет посылала у отцу, которого не принимали в доме…
— Месье Брэм этого не говорил.
— Хорошо, я делаю поправку… Которого не принимали или же который не был близким другом семьи… Затем папаша Зюбер выкидывал им подачку.
Вульгарность Мегрэ была выражением протеста против навязанного ему присуствие молодого следователя и адвоката.
— Потом Зюбер скончался. Ляшомы присутствовали при его погребении?
Месье Брэм слабо улынулся.
— Это меня не касается…
— А вы сами были на похоронах?
— Нет.
— Я полагаю, что существует свадебный контракт. Такая старая лиса, как Зюбер, не мог бы…
— Они поженились по свадебному контракту, предусматривающему раздельное владение имуществом.
— И Полет Ляшом несколько месяцев назад получила наследство после смерти отца? Так?
— Да, так.
— Таким образом, теперь она оплачивает все расходы? Это к ней надо обращаться, когда в кассе нет денег, а нужно рассчитываться с поставщиками и выдавать жалованье рабочим?
Радель, навязчивый как муха, снова вмешался:
— Я не знаю, куда вас все это приведет…
— Я сам не знаю, метр. Но я также не знаю, куда меня приведет, если я начну разыскивать по всему Парижу настолько глупого грабителя, что он способен влезть в дом, где нет никаких денег, воспользовавшись при этом огромной тяжелой лестницей и разбив окно, в то время как под этим самым окном, на первом этаже, есть застекленная дверь. И все это он проделывает для того, чтобы проникнуть в комнату спящего человека, убить его из оглушительно стреляющего револьвера и завладеть почти пустым бумажником.
— Откуда вы знаете? Может быть, все было совсем иначе.
— Действительно! Мадам Ляшом могла вчера вечером вручить месье Леонару определенную сумму. Но все-таки не надо забывать, что здесь, в кабинете, стоит этот монументальный сейф. Открыть его Мог бы ребенок, но к нему даже не прикоснулись! Я должен напомнить, что в момент преступления в доме находилось по меньшей мере шесть человек…
— Случались ограбления еще более загадочные.
— Согласен. Но чтобы проникнуть во двор, в котором находилась лестница, надо было перелезть через ограду высотой три с половиной метра, если я верно заметил. И наконец, в нескольких шагах от комнаты, где раздался выстрел, спали два человека, которые ничего не слышали.
— Дом находится в непосредственной близости от железной дороги, по которой беспрерывно идут поезда.
— Я этого не отрицаю, месье Радель, моя профессия заключается в поисках истины, и я ее ищу. Само ваше присутствие могло бы подсказать мне, что искать эту истину нужно недалеко, ибо редко случается, чтобы родственники убитого вызывали адвоката прежде, чем полиция успеет их допросить. Я задам вам вопрос, на который вы, конечно, не ответите. Арман Ляшом при мне позвонил вам, чтобы вызвать вас сюда. Где вы живете, метр?
— На площади Одеон. В двух шагах отсюда.
— Действительно, вы приехали через десять минут. Вы не проявили особого удивления и задали очень мало вопросов. Можете ли вы утверждать, что вы не были в курсе дела раньше нас? Не было ли вам уже известно, о том, что произошло сегодня ночью?
— Я решительно протестую против…
— Против чего? Как вы сами понимаете, я не обвиняю вас в том, что сегодня ночью вы проникли в этот дом через окно. Я только думаю, не позвонили ли вам первый раз рано утром, чтобы поставить вас в известность о случившемся и спросить вашего совета?
— Я вынужден проявить максимальное самообладание, чтобы в присутствии господина следователя не указать на то, к каким последствиям может привести подобное обвинение.
— Это не обвинение, метр, а простой вопрос. Если вам угодно, вопрос, который я задал самому себе.
Мегрэ был крайне раздражен.
— Что касается вас, месье Брэм, я вам весьма благодарен. Мне, конечно, придется вернуться сюда и задать вам еще несколько вопросов. Господин следователь сам решит, нужно ли опечатать кабинет.
— А вы как считаете?
Анжело предоставлял Мегрэ решать все самому.
— Я не считаю, что это необходимо. После того, что нам сообщил месье Брэм, вряд ли документы и бухгалтерские книги откроют что-либо новое.
Он принялся искать свою шляпу и заметил, что оставил ее наверху.
— Я схожу за вашей шляпой, — предложил бухгалтер.
— Не беспокойтесь.
Подойдя к лестнице, Мегрэ увидел старую Катрин, которая следила за ним, перегнувшись через перила, явно карауля его.
— Вам нужна ваша шляпа?
— Да. Моего инспектора нет наверху?
— Он уже давно ушел. Держите!
