— И это все?
— Состояние мадам Ляшом наследуют ее будущие дети.
— А в случае отсутствия детей?
— Ее супруг…
— Если я не ошибаюсь, вопрос идет о сумме, превышающей триста миллионов?
— Минуточку.
Молчание было довольно коротким.
— Здесь есть некоторое преувеличение, но цифра приблизительно точна.
— Благодарю вас.
— Мне казалось, что вы хотели выяснить еще некоторые пункты?
— Да, но не сейчас.
Он позвонил нотариусу Барбарену, и ему пришлось долго ждать, так как телефон был занят.
— Говорит комиссар Мегрэ. Я полагаю, что вам уже известно о смерти одного из ваших клиентов, Леонара Ляшома, убитого сегодня ночью?
Захваченный врасплох, нотариус ответил:
— Я только что об этом узнал.
— По телефону?
— Да.
— Я не требую от вас нарушения профессиональной тайны, но мне необходимо знать, оставил ли Леонар Ляшом завещание?
— Нет, насколько мне известно.
— Значит, он не составлял в вашем присутствии подобного документа и не вручал его вам для хранения в вашей нотариальной конторе?
— Нет, он, конечно, этого не сделал.
— Почему?
— Потому что он не имел никакого состояния, если не считать его доли акций кондитерской фабрики Ляшом, а эти акции не имеют никакой ценности.
— Не вешайте трубку, метр Барбарен. Я еще не закончил. Леонар Ляшом был вдовцом. Можете ли вы назвать мне девичью фамилию его жены?
— Марсель Дона Для этого Барбарену не понадобилось рыться в документах.
— Что представляла собой ее семья?
— Вы когда-нибудь слышали о фирме Дона и Мутье? Мегрэ часто видел эти два имени на щитах и заборах строительных площадок. Это были крупные подрядчики, производившие общественные работы.
— У нее было приданое?
— Само собой разумеется.
— Вы можете мне назвать сумму?
— Нет. Только по требованию следователя.
— Я не настаиваю. Но, принимая во внимание богатство ее семьи, я полагаю, что эта сумма была весьма значительной?
Молчание.
— Брачный контракт был составлен с раздельным владением имущества?
— На этот вопрос я не отвечу по той же причине.
— Вы также не можете сообщить мне причину смерти мадам Марсель Ляшом?
— На этот вопрос вам более точно, чем я, могут ответить члены семьи Ляшомов.
— Благодарю вас, месье Барбарен.
Пока вырисовывались только смутные очертания будущей картины. Фигуры героев оставались еще расплывчатыми, неопределенными, хотя кое-где уже более четко выступали отдельные детали.
На протяжении нескольких лет братья Ляшомы — сначала Леонар, а потом Арман — женились на богатых наследницах.
Обе принесли в дом крупные состояния, от которых, по-видимому, ничего уже не осталось.
Не благодаря ли этим последовательным денежным вкладам продолжала существовать некогда преуспевающая кондитерская фабрика, основанная в 1817 году?
Конечно, фирме угрожало полное разорение. Мегрэ сомневался, что даже в самых глухих деревушках можно было сегодня купить, как в его детские годы, пачку вафель с картонным привкусом.
Старики Ляшомы, сидящие в гостиной около чугунной печки, казалось, уже не существовали сами ио себе, но, подобно старому бильярду и хрустальной люстре, были лишь памятниками прошлого.
И наконец, не был ли болезненный Арман Ляшом только тенью своего брата, его слабым двойником?
Однако произошло чудо, и оно продолжалось долгие годы. Несмотря на всю свою обветшалость, дом все еще существовал, и дым продолжал виться над высокой фабричной трубой.
Кондитерская фабрика не соответствовала современным экономическим требованиям и нормам. Если она преуспевала и даже была хорошо известна в эпоху мелкого предпринимательства, то теперь положение на рынке, за который боролись две или три крупнейшие кондитерские фирмы, было совсем иным.
По логике вещей кондитерская фабрика на набережной де-ля-Гар должна была прогореть давным- давно.
Чья воля вопреки всему поддерживала ее жизнь?
Трудно было себе представить, что этим человеком был Феликс Ляшом, молчаливый и почтенный старик, который, казалось, уже не отдавал себе отчета в том, что происходило вокруг него.
С каких пор его низвели до степени чисто декоративной фигуры?
Оставался Леонар. Тот факт, что умер именно. Леонар, частично объяснял растерянность семьи, ее сдержанность или, вернее, молчание, ее отчаянный призыв к адвокату.
Не означало ли это, что до последней ночи именно Леонар думал, желал и действовал за всех остальных? И даже за Полет Ляшом?
Последний вопрос особенно смущал Мегрэ, и он пытался восстановить в памяти образ молодой женщины, такой, какой он ее увидел ранним утром, — непричесанной, в накинутом наспех простом голубом халате.
Если он и был сегодня чем-то удивлен, то именно встречей в таком доме, в такой семье с молодой и красивой женщиной, пышущей здоровьем и жизнью.
Решительно ему хотелось бы посмотреть ее комнату и узнать, отличалась ли она от всего дома.
Он спрашивал себя, как могла Полет войти в эту семью, как могла она выйти замуж за тщедушного и хилого Армана?
Были у него и другие вопросы, столько вопросов по существу, что он предпочел Отложить их на некоторое время.
Зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Мегрэ слушает.
Звонил Люка.
— Я соединился с полицейским отделением Корбэй. Они уже допросили речников. Соединить вас с ними?
Мегрэ согласился и услышал знакомый голос инспектора, из уголовного розыска Корбэй.
— Я обнаружил баржу «Нотр-Дам» в шлюзе, господин комиссар. Хозяин и его сын опухли от пьянства и почти ничего не помнят. Говорят, что всю ночь пили и ели, играли на аккордеоне, распевали песни и не обращали внимания на то, что происходило на набережной. Они действительно видели свет в нескольких окнах большого дома, но не могут сказать, был ли освещен дом напротив баржи или соседний. Фамилия их собутыльников — Ван Ковеляр, а их баржа называется «Twee Gebroeders», что означает «Два брата». Они фламандцы. По-видимому, сейчас они разгружаются где-то на канале Сен-Мартэн. Я сомневаюсь, что они вам могут рассказать что-либо, потому что по-крайней мере один из братьев был так пьян, что его пришлось выносить на руках.
