любимиц. Все любили Аннет. На нее смотрели с симпатией и даже с нежностью. От нее исходило столько энергии, хоть и была она маленькой и хрупкой. О себе она никогда не думала. Думала о других.
А как смотрели на него? Вряд ли кто-нибудь обращал на него внимание, разве только товарищи по мастерской да Натали.
Натали его любила. Но ведь она была уже совсем немолода. Долго работать она не сможет. Что же он тогда будет делать? А когда она умрет?..
Над этими вопросами он не задумывался, когда был молод. Он будет не просто вдовцом, а старым вдовцом, будет ходить покупать еду поблизости от дома на себя одного…
Он добрался до улицы Севинье и медленно поднялся по лестнице, держась за перила. При виде его мадам Кутано остолбенела. Было очевидно, что он выпил сверх меры.
— Зайдите в мастерскую… У меня есть очень важная новость для вас всех…
Она смущенно пошла вслед за ним. Одни люди пьют, и это всем кажется вполне естественным, других же пьяными даже представить себе невозможно.
Селерена никогда не видели пьяным, а тут он едва держался на ногах.
— Так вот, ребятки… Дело сделано, и это будет интересно вам всем… Мы с Брассье только что подписали контракт чрезвычайной важности…
Как только закончатся работы по переустройству, у нас будет свой магазин в Довиле прямо напротив казино… В этом магазине будут продаваться изделия только нашей мастерской…
Они смотрели на него, не зная, радоваться им или горевать.
— Мы становимся компаньонами Мейера. Разумеется, не в его магазине на Елисейских полях… А в магазинчике, который есть у него в Довиле… Вы не хотите меня поздравить?
— А как мы справимся с удовлетворением спроса? Вы возьмете еще мастеров?
— Где их разместить?
Жюль Даван недоверчиво спросил:
— Не собираетесь ли вы поменять мастерскую?
— Ни за что, пока я жив… Здесь я начинал работать, здесь и останусь до самой смерти… — Он повернулся к Пьерро. — Принеси-ка нам две бутылки вина… Не разливного…
Мастера растерянно переглядывались. Они не знали, что и подумать. Слишком хорошо они относились к Селерену, чтобы не обеспокоиться его состоянием.
— Это правда насчет Довиля?
— Как вы думаете, где я сегодня обедал? В «Серебряной башне»… И после обеда адвокат зачитал нам контракт, который мы втроем подписали. Конечно, придется иной раз поработать сверхурочно. Но прежде я со следующего месяца повышу вам всем жалование…
— А что скажет на это мсье Брассье?
— Мсье Брассье ничего не скажет. Чья голова застрахована — его или моя?
Ведь без моей работы…
Слезы полились у него из глаз.
— Я идиот… Слишком много выпил… Я чувствую, что перебрал и болтаю, как пьяница…
— Хотите, я сделаю вам чашечку кофе? — предложила мадам Кутано.
— От кофе меня вырвет… Тем хуже! Уж раз я начал… нужно идти до конца… Даван, ты отвезешь меня домой, если я не смогу идти прямо…
Вернулся Пьерро с двумя бутылками, и все с еще большим беспокойством посмотрели на хозяина. Он собирался снова выпить, это точно. И он действительно выпил.
— За ваше здоровье… За процветание нашего магазина!
Все выпили с грустным чувством.
— Теперь мы будем работать в полную силу, чтобы у нас был запас украшений к открытию магазина.
В это время зазвонил звонок у входной двери, и Селерен воскликнул:
— А вот и мадам Папин!
— Папен, — поправила она.
Мадам Кутано попыталась было встать между ними, но он оттолкнул ее.
— Вы отдыхаете в Довиле?
— Да, у меня там вилла в трех километрах…
— Так вот, отныне вы сможете посещать там магазинчик, где будут продаваться только наши украшения.
— Вы переезжаете туда?
— Ни за что в жизни! Возьмите выпейте с нами стаканчик… У нас праздник как раз в честь открытия магазина…
Мадам Кутано сделала ей знак, что ничего поделать не может.
— Да вы не бойтесь… Это не разливное…
Она отпила глоток и поморщилась.
— Что вы нам принесли сегодня?
Мадам Папен посмотрела на продавщицу, словно спрашивая, что ей делать, и мадам Кутано кивнула ей утвердительно.
— Изумруд… Из очень старинного колье. Тетушка, должно быть, получила его от своей матери или от бабушки.
Она достала из сумочки завернутый в шелковистую бумагу великолепный изумруд.
— Что вы хотите из него сделать?
— Для кольца он крупноват… Может быть, брошку?
— Подождите здесь… Не уходите… Я вам сейчас нарисую вашу брошку…
Пошатываясь, он направился к чертежной доске и на листе бумаги обозначил очертания камня.
— Вы хотите что-нибудь в современном духе?
Он взял карандаш и стал проводить линии, значения которых невозможно было понять.
Прервав работу, он наполнил стакан и осушил его.
— Потерпите немного и не бойтесь… Я пьян, но прекрасно соображаю…
Правда, смешно то, что я сказал?.. И все же так оно и есть. Вот эти тонкие линии изображают травинки и соломинки… Дайте мне на минутку камень…
Он поместил изумруд в середину наброска.
— Это, конечно, всего лишь набросок. Здесь изображено гнездо…
Стилизованное гнездо… А в глубине его видна изумительная зелень вашего изумруда…
Все были потрясены. Только что у них на глазах Селерен создал за несколько минут одно из замечательнейших своих творений.
Жюль Даван отвез его домой на такси, потому что сам он был не в состоянии добраться. Ему удалось достать ключ из кармана, а вот вставить его в замок он не смог.
— Вот ты и дома… Советую тебе лечь спать и завтра весь день не вставать с постели… До свидания, старина…
Только Даван обращался к нему на «ты». Они работали вместе еще на улице Сент-Оноре, и Даван, которому исполнилось уже пятьдесят четыре, был старше.
Селерен ухватил его за рукав.
— Не уходи пока… Послушай… Сначала я предложу тебе стаканчик… Да! Я настаиваю… Не забывай, что сегодня знаменательный день…
Он был в восторге от того, что нашел это слово, и улыбался, произнося его.
Вошла Натали, взяла его под руку и сделала знак Давану, чтобы тот уходил.
— Пойдемте, — говорила она, — я дам вам выпить, если вам хочется. Ваш приятель уже слишком пьян, чтобы продолжать пить.
— Даван? — изумленно спросил он.
— Не знаю, как его зовут, но я видела, что он шатается.
Дети были в своих комнатах. В это время они делали уроки.
