— А ты?
— Полагаю, мы не сможем дальше работать вместе?
— Действительно, это невозможно.
Селерен дышал с трудом. Он с завистью смотрел на стакан с коньяком.
— Своими успехами мастерская обязана тебе… Значит, она и останется твоей…
— А ты что будешь делать?
— Когда узнают, что я свободен, за предложениями дело не станет.
Предстояло переговорить о самом тяжелом, и Селерен не решался перейти к этому вопросу.
— А как дети?
— Не знаю… И Аннет тоже не знала… У нас с тобой одна и та же группа крови…
— Кто тебе сказал?
— Аннет посмотрела твое водительское удостоверение…
— Но ты спал с ней чаще, чем я…
— Возможно. Но это ничего не значит…
— Я оставляю их у себя, — твердо сказал Селерен.
— В любом случае я не могу их у тебя забрать. По закону они твои… А кроме того, Эвелин не согласилась бы…
Впервые, с тех пор как он познакомился с Брассье, Селерен видел обреченность в его глазах…
— Официант! — позвал тот. — Еще один двойной коньяк. — И потом:
— Я не пришел сюда твоим врагом, Жорж… Уже давно я хотел поговорить с тобой…
— И ты сказал бы мне правду?
— Да. Знаю, я причинил бы тебе боль, но так было бы лучше, чем постоянная ложь между нами… Когда я приходил к тебе обедать и видел Жан-Жака и Марлен…
Он отвернулся, и Селерен подождал, пока он совладает с собой.
— Где они сейчас?
— Жан-Жак блестяще сдал экзамен на степень бакалавра и сейчас путешествует по Франции пешком вместе со своим приятелем…
— А Марлен?
— Она поехала на две недели к подруге в Сабль-д'Олон, а потом приедет ко мне на Поркероль.
— Ты разрешишь мне повидаться с ними?
— При условии, что ты не будешь говорить с ними о прошлом…
— Я не настолько жесток… А что собирается делать Жан-Жак потом?
— В сентябре он поступает в школу в Кембридже, чтобы совершенствоваться в английском… — А дальше?
— Он еще сам не знает. Ему не хочется решать этот вопрос легкомысленно.
Он серьезный парень, даже слишком серьезный. Его привлекают психология и общественные науки, но он собирается изучать их в Штатах…
Они долго молчали, и Жорж Селерен бросил взгляд на аркады, окружавшие залитую солнцем площадь, на которой шумно играли дети. Дома в стиле Людовика Тринадцатого образовывали правильный четырехугольник. Когда Жан-Жак был совсем маленьким, — они с Аннет привозили его сюда гулять в своем маленьком автомобиле. Потом появилась Марлен, и Селерен чаще всего сам катал ее здесь в колясочке.
Стоял прекрасный день, один из тех дней, которые влюбленные вспоминают всю жизнь. Такая пара сидела на террасе через три столика от них, они держались за руки и неотрывно смотрели друг другу в глаза.
Брассье очнулся первый.
— Сегодня я в последний раз переступил порог мастерской на улице Севинье…
Селерен ничего не ответил. Он все так же смотрел на Вогезскую площадь, особенно на мальчонку, игравшего в серсо. Такая сейчас редкость видеть ребенка, который играет в серсо.
— Мой адвокат составит необходимые бумаги…
— Я хочу возместить тебе твою долю…
— Я уже возместил ее десятикратно…
— Я сказал, что я этого хочу…
— Мой адвокат напишет тебе. Это мэтр Лефор с авеню Курсель… Он, конечно, не может вписать в акт детей, но я направлю тебе письмо, в котором…
— Нет.
— Почему?
— Потому что такие вещи не пишут… К тому же у меня в доме ничего не запирается на ключ…
— Официант!
— Я назначил эту встречу… Я и заплачу по счету…
Оба чувствовали себя неловко. Никто не решался встать первым.
Наконец Селерен не выдержал.
— Прощай… — пробормотал он, не глядя на Брассье.
— Прощай, Жорж…
Селерен шагнул в тень на улице Па-де-ла-Мюль и услышал, как заработал мотор «Ягуара».
1
Ограбление
