Жовис одолел его!.. Он его разыскал… Он уже занимался любовью с одной из девиц, той, про которую его сосед небрежно заявил, что овладел ею в телефонной кабине.
— Кстати, здесь есть телефонная кабина?
— Хочешь позвонить жене?
— Во-первых, я не говорил, что собираюсь кому бы то ни было звонить…
Во-вторых, я лишь спросил, есть ли тут кабина… В-третьих, телефонную кабину можно использовать и для других целей, а не только для того, чтобы звонить…
И… бац! — говоря это, он смотрит Ирен прямо в глаза, но, поскольку девица никак не реагирует, добавляет:
— Так же как кровать служит не только для того, чтобы на ней спать…
Бац — по новой, что, нет? Теперь до нее дошло?
Он сбросил с себя путы. Именно об этом ни одна из них не догадывается.
Они думают, что он говорит так потому, что выпил несколько бокалов шампанского, и не подозревают о том, насколько важен для него этот вечер.
Важен! Некоторые слова он мысленно произносил как бы с большой буквы.
Он обрубил один конец… Он избавился от… Это было нелегко объяснить, но он чувствовал себя свободным. Свободным и сильным.
Вздор — вот подходящее слово! Добро, зло — все это вздор, вам понятно?
Он им этого не говорит. Он видит рожу бармена — тот не сводит с него глаз, и когда Жовис отворачивается, пользуется этим, чтобы подлить ему шампанского.
На стойке уже третья по счету бутылка. А что потом?
Разве у Бланш есть право ставить ему это в упрек? Разве он не был примерным супругом и разве она не должна поблагодарить его за то, что он выбрал ее из тысяч, десятков тысяч, сотен тысяч других?
А она могла бы раздеться посреди кабаре, показать свою грудь, живот, ягодицы?
Нет! Тогда что же?
Он переспал с Ирен, которая в «этом разбирается и которая поведала своей подружке Алексе, что он необыкновенный.
Алену тоже было не в чем его упрекнуть. Если бы Жовис того не захотел, то Алена вообще бы не было на свете.
»… избави нас… «.
— Где он? — спрашивает Жовис, оглядываясь по сторонам, как будто вспомнил о срочной встрече.
— Кто?
— Высокий блондин, который стоял до этого в глубине бара?
— Наверное, он ушел.
— Вы с ним не знакомы, ни та, ни другая?
Ответила одна Алекса:
— Я с ним знакома, как знакома со всеми клиентами, ни больше, ни меньше.
Их сюда столько приходит!
— Он часто здесь бывает?
Она лгала, и было забавно заставлять ее лгать.
— Заходит время от времени…
Она уже убрала свою руку с бедра Эмиля и теперь смотрела на него с некоторой настороженностью.
— Не каждый вечер?
— Тебе в голову, зайчик, приходят странные мысли. Отчего ты решил, что он приходит сюда каждый вечер?
— Не знаю. Я думал…
— Что ты подумал?
— Я думал, что он тут вроде хозяина.
— У нас тут не хозяин, а хозяйка-мадам Порше. Она живет наверху и с тех пор, как потеряла ногу в автомобильной катастрофе, уже больше не спускается сюда.
— Это старая женщина?
— Десять лет назад это была лучшая в Париже исполнительница стриптиза.
— Как она стала владелицей этого заведения?
— Выйдя замуж за тогдашнего хозяина — Фернана Порше.
— А что стало с Фернаном Порше?
— Он умер.
— Как?
Он играет, стараясь припереть ее к стенке. Ему все известно, а она не знает, что ему все известно.
— Несчастный случай.
— Автомобиль?
— Нет. Огнестрельное оружие.
— Он покончил с собой?
— Он не сам это сделал.
Это явилось для него ударом, и он осушил свой бокал шампанского.
— А остальные?
Ни та, ни другая не понимает смысла вопроса.
— Какие остальные? О чем ты говоришь?
Он становится опрометчив, но чувствует себя непобедимым. Они ничего не могут с ним сделать. Он обрел свободу, он способен бросить им вызов.
— Ну все остальные! Банда!
Он указывает на Леона, затем на метрдотеля, официантов и заканчивает гардеробщицей.
Леон никак не реагирует, но упорно смотрит на обеих женщин, как бы давая им инструкции. Конечно, главарь не он. У него не тот вид. Вот у Фаррана, у того вид главаря. Но Леон, по-видимому, является кем-то важным, солидным, к примеру адъютантом.
— А ты хохмач?
— А почему бы мне не быть хохмачом? Разве я вам не сказал, что торгую отпусками? Отпуска — это весело! Я занимаюсь отпусками, и я весел…
Теперь настал его черед положить руку на бедро Алексы и сказать ей уверенным тоном:
— Завтра я вернусь и трахну уже тебя.
Уф! Впервые в жизни он произнес это слово, и ему это далось не без труда.
— Я уже заранее знаю, что ты мне сделаешь, что ты попросишь, чтобы я тебе сделал. Я знаю и как ты станешь кричать.
Ее улыбка уже не выглядит столь естественной, и ему кажется, что он немного напугал ее.
Тогда он решил пойти дальше, гораздо дальше. Хватит с него этой его щепетильности порядочного человека. С этим кончено. Кон-че-но.
— Я сейчас скажу, что ты у меня попросишь. Давай подставляй свое ухо.
И он повторил, совсем тихо, слова, услышанные из уст соседа.
— Тебя это удивляет, да?
Она смотрит на бармена, и тот удаляется как бы для того, чтобы обслужить других клиентов. На самом же деле он покидает бар и направляется к небольшой двери рядом с туалетами.
— Держу пари, он сейчас отыщет Фаррана!
— Что?
— Я сказал Фаррана.
— Кто это? Кто-нибудь, кого ты знаешь?
Он глядит на них — лукавый, смеющийся, напуганный, все вместе. Ему не хотелось заходить так
