стрелы прочертили небо, взмывая по высоким дугам над полем боя, застывая на краткий миг в самой верхней точке – с тем, чтобы низринуться вниз, алчно отыскивая цель остро отточенными жалами.
Наверное, умей стрелы говорить, они сказали б, что нет ничего прекраснее этого мига на высоте, когда под тобой – сходящиеся квадраты войск, тысячи сильных и храбрых рук, внимательных глаз, напруженных ног и спин; они сказали б, что секунда, когда перед тобой, как кажется, такое множество целей – высшее блаженство; исчезающая терция времени, когда забываешь, что твой полёт задан натяжением тетивы стрелка и углом возвышения лука…
И люди бы поняли, особенно те, кто любит ссылаться на обстоятельства и кивать на Судьбу; но мы – не стрелы, и сами выбираем свой путь, мы свободны от рождения до могилы, и только сами куём свои цепи.
Ты тоже выковал свои собственные кандалы, Император. Они волочатся за тобой, звеня при каждом движении, тянут тебя назад, пригнетают к земле, у тебя нет даже той секунды, что имеют стрелы, зависнув в вершине смертоносной дуги.
Выпущенный велитами первый залп взмыл и рухнул, негустая сеть стрел накрыла выстроившихся идеальными квадратами козлоногих, со странным звуком пробивая составленные из каменных обломков тела – наконечник словно встречал сперва слой льда и потом уходил в воду.
Козлоногие не шевельнулись. Однако несколько фигур в их рядах дрогнуло и осело вниз, окутываясь облаком пыли и рассыпаясь бесформенной грудой. Оружие легионеров обрело власть над врагом, и ничего большего бывалым центурионам не требовалось.
Войска сошлись почти вплотную; велиты спешили выпустить последние стрелы и отойти назад через сжимающиеся промежутки между стенами щитов; козлоногие, потеряв десятка полтора своих, тоже не стали больше мешкать.
Немые, эти создания устремились вперёд беззвучно, без боевых криков – но от топота каменных ножищ застонала земля. Коричневой пирамиды больше не было – на её месте остался лишь небольшой рукотворный холм, высотой с обычную деревенскую избу.
Каждый из Серебряных Лат точно знал, что ему надлежит исполнить, и не нуждался в командах. Словно единое целое, манипулы извергли ливень пилумов, но, поскольку каменные твари и не думали останавливаться, первая шеренга опустилась на одно колено, укрывшись щитами и выставив длинные копья.
В следующий миг мёртвый каменный вал с грохотом налетел на воздвигшуюся плотину, выкованное человеческими руками железо хлестнуло по каменным обломкам, скреплённым иномировой магией. Козлоногие твари не имели никакого оружия, но один их удар проламывал щиты.
Серебряные Латы встретили натиск шквалом летящих из-за сомкнутых щитов пилумов и частоколом выставленных копий. Коричневая волна выплеснулась вперед, исходя словно вытекающей в воду кровью – клубящейся пылью от рушащихся наземь осколков зачарованного камня. Сежес ли сделала тварей уязвимыми для человеческой стали, или это работало старое чародейство Нерга (если, конечно, таковое вообще существовало изначально, в чём Император теперь сильно сомневался) – кто знает, во всяком случае, порождений Разлома можно было убивать, а большего в тот момент и не требовалось.
Легионеры, привыкшие сражаться и с людьми, и с магами, и с Дану, стоявшие против знаменитого гномьего хирда, бивавшие и баронов, и семандрийцев, и пиратов, схлестнувшиеся насмерть с козлоногими, когда те едва вырвались из породившей их бездны, – сейчас лишь крепче сбивали щиты да, наваливаясь левым плечом, норовили ткнуть каменного супостата копьём, пилумом или гладиусом. За холодным воинским мастерством ветерана вскипало нечто новое.
Не просто боевой азарт, не просто желание выжить, не просто ощущение, что защищаешь свой дом и дело твоё – высoко и справедливо. Нет, люди сошлись врукопашную даже не с нелюдью, а с чем-то абсолютно несовместимым с самим миром.
С солнцем в небе, с белой косынкой облаков, прочертившей голубизну, с плавным течением рек, с бушующим гневом океанов; с холодом ледяных корон, увенчавших горы, и с жаром безводной пустыни. Даже смерти, простой и понятной, порождения пирамиды оказывались чужды целиком и полностью. Они сражались не для того, чтобы победить, они не ощущали ни боли, ни гнева, ни ненависти. Они просто шли вперёд и бездумно крушили все, что оказывалось у них на пути.
Сложенные из мертвых осколков порождения могущественной магии, не доброй и не злой, а просто запредельно чужой, эти существа сражались и не отступали, лишь потому, что не умели. Без знамён и командиров, они бились каждый в одиночку, в отличие от легионеров, чувствовавших не просто соседа по строю – но товарища, готового, если надо, прикрыть друга собой.
Строй Серебряных Лат прогнулся, но выдержал. Заманивая тварей в промежутки между манипулами, легионеры по сигналу буксинщиков разом наваливались с двух сторон, давя и круша всё, что оказывалось меж двух стен щитов. Копья били с быстротой разящих змей, легионеры, рыча, смыкали ряды над упавшими и давили, давили, давили – манипула превращалась в огромный пресс, втаптывавший во прах каменных слуг пирамиды.
В яростном круговороте боя обычному бойцу кажется, что он сражается уже вечность. Что миновали эпохи и эоны, что солнце застыло на небе, пригвождённое к нему могучим чародейством. Некогда утереть пот, глаза и нос забивает едкая коричневая пыль, словно Серебряные Латы все разом очутились на каторжных каменоломнях; первые ряды орудовали уцелевшими копьями, задние же затверженными движениями метали пилумы через головы сцепившихся перед ними товарищей. Ну а те, кто лишился копий, уперев четырёхфутовые щиты в землю, пускали в ход мечи.
Легион легко менял тактику боя. Мог, как на Свилле, встретить налетающую конницу ураганом пилумов, мог броситься на противника с мечами наголо, мог давить оказавшегося упорным неприятеля сплошной стеной щитов-скутумов, когда бойцы, вкладывая в удар всю массу, старались сбить врага с ног и уже после этого поразить гладиусом.
И даже сегодня, сражаясь с порождениями вражьего чародейства, манипулы не нарушали порядок чередования в строю, дравшиеся в первых рядах ловко менялись местами с задними, отходя вглубь для краткого отдыха или чтобы перетянуть рану.
Они не думали об этом, простые солдаты Империи, но сегодня они бились так же, как и их пращуры на Берегу Черепов; медленно стягивали кольцо, и козлоногие шаг за шагом отступали, гибли от рук легионеров. Под ударами каменных чудовищ ломались щиты, разлетались щепками крепкие древки копий, шлем неудачливого легионера вдавливался в месиво, только что бывшее его плотью, но Император видел, что линия Серебряных Лат всё ближе и ближе придвигается к Разлому.
Впервые легионеры теснили тварей из бездны, и притом безо всякой магии крови.
Окружённый стражей из Вольных, Император оставался позади, приберегая небольшой боевой запас. Он видел, как гномий хирд, ощетинившись длинными пиками, рвал и втаптывал в землю каменных монстров, а знамя с Царь-Горой и имперским василиском уже трепетало почти у самого Разлома; видел, как, несмотря на потери, манипулы, точно гончие, повисли на пятящихся тварях, прижимая их к самой пропасти. Не было ни времени, ни места для тонких маневров, ложных отступлений и ударов из засад: сегодня всё решалось схваткой грудь на грудь, и Серебряные Латы выдержали.
…Первая из каменных бестий очутилась на краю обрыва, попыталась уклониться от брошенного пилума, одна из лап соскользнула, и козлоногий сорвался вниз. Он падал беззвучно, и живой туман так же бесшумно, без всплеска, поглотил его.
Порождения Разлома не боялись и не отступали – их шаг за шагом выдавливали, толкали к пропасти, и срывались они, всё так же пытаясь зацепить хоть кого-то из людей, укрывающихся за избитыми, растрескавшимися щитами.
Сомкнувшийся, единый строй людей и гномов замер у обрыва. Последний из козлоногих сгинул в белёсой мгле, остались только бесформенные груды коричневых обломков. Центурионам пришлось чуть ли не силой оттаскивать легионеров от пропасти – кто-то готов был кинуться туда, очертя голову. Былой ужас исчез, как не бывало; мечи загремели о щиты (у кого они уцелели), победный салют легионов…
Холодная волна ужаса.
– Всем назад! – срывая голос, закричал Император. Не знал, почему, отчего, зачем, но так было нужно. Буксинщики заиграли отступление.
Серебряные Латы привыкли повиноваться. Когорты отхлынули от Разлома, дружно подались назад – и вовремя, потому что над пропастью взметнулась настоящая волна белой мглы, точно океанский вал; густой и плотный туман заволок то место, где совсем ещё недавно стояли упоённые победой люди; когда же мглистый язык медленно и нехотя втянулся обратно, тел погибших там уже не оказалось – всё исчезло вместе с доспехами.
– Слава Императору! – крикнул кто-то из опомнившихся легионеров; клич подхватили десятки и сотни глоток. – Слава Императору! – гремело над бездной, и, казалось, даже сам Разлом замер в неуверенности, прислушиваясь к людскому торжеству.
– Их можно бить. – Император повернулся к бледной Сеамни. Дану за всё время сражения не проронила ни звука, не пошевелилась – замерла в седле алебастровой статуэткой. – Их можно бить, и мы их задавим, Тайде!
Бывшая Видящая молча взглянула на него – чёрные глаза полны слёз.
– Что с тобой? – опешил Император, протягивая руку и обнимая тонкие плечи.
– Это всё не настоящее, – едва слышно шепнула Дану. – Это ловушка, Гвин. Мы должны были победить, увериться, что уж теперь-то…
– Ты так чувствуешь?
Молчаливый кивок.
Вокруг гремели приветственные крики войска, легионеры и гномы шумно радовались победе, а сам Император внезапно ощутил себя, словно на горном леднике.
Да, успех достался им поразительно легко. Конечно, и в когортах, и в хирде есть потери – но сама пирамида почти что стёрта с лица земли, воинство её защитников истреблено… однако изменилось ли хоть что-нибудь в Мельине?
Зашевелилась и застонала Сежес, пролежавшая всё это время без чувств.
Что ж, очень кстати, чародейка.
Сеамни потом призналась Императору, что почувствовала себя словно вновь в плену у Белой Тени, точно наяву услыхала её смех, и поняла, что неведомый разум, управляющий Разломом, доволен точным исполнением своего плана. Сежес, едва передвигая ноги и опираясь на руку Кер-Тинора, в оставшиеся дневные часы исходила поле вдоль и поперёк, её ученики по камню перебрали то, что осталось на месте исчезнувшей пирамиды.
Легионеры с хохотом взбирались на остатки зловещего сооружения; самые остроумные решили, что стоит непременно справить тут малую нужду.
Пирамида уничтожена, но только её надземная часть. Тот самый камень, о котором говорила Муроно, очевидно, скрывается в подземельях.
К проконсулу Клавдию помчался быстрый почтовый голубь. А Император, не дожидаясь ответа, велел разгребать завал и долбить каменное ложе некогда грозной пирамиды.
…На следующий день загремели сооруженные гномами тараны. Раздевшись до пояса, легионеры тянули веревки, раскачивали подвешенные между треногами бревна, и те падали, всей своей тяжестью раз за разом ударяя окованными остриями в неподатливый коричневый камень. И Сежес, и Сеамни попытались определить, нет ли где пустот поближе к внешней стене, однако не преуспели, развалины пирамиды успешно отразили их натиск. Помощники чародейки попытались сложить стеноломное заклинание, однако, пустив его в ход, уползли еле живые – чары отразились от руин, едва не разорвав на куски незадачливых волшебников.
Тараны оказались успешнее, правда, и они едва вгрызались в древний камень. Нутряные слои стойко сопротивлялись осаде.
Правитель Мельина, чей домен сжался сейчас до размеров лагеря его небольшого войска, терял терпение. Тараны гномов исправно и неутомимо долбили
