— I get it[3], — сказала женщина.
Валерий Яковлевич испуганно прикрылся пуховой подушкой и замер в ожидании выстрела. «Everything is galling west!» [4] — мелькнуло в голове.
И он снова проснулся.
Анна Леонидовна сидела в кресле напротив тахты и напряженно смотрела на него.
Иван Николаевич с усилием подмигнул ей. Чувствовал он себя отвратительно, от резких движений темнело в глазах. Голова была какой-то чужой, и он даже не сразу сообразил, что она и в самом деле чужая.
— Неосторожна ты, девочка, — сказал он. — Ночью с мужем спать надо, а ты у любовника сидишь!
— You went gaga? [5] — спросила женщина.
— Сука! — гневно и неожиданно сказал Валерий Яковлевич. — Так ты, выходит, мне с Ванькой изменяла?
Анна Леонидовна пожала полными белыми плечами.
— That's your beat! [6] — философски сказала она.
Ты, Валера, не гони, — глухо произнес кто-то рядом. Этот голос Брюсов узнал сразу. Говорил его политический соперник. — Сам знаешь, в каждой женщине сидит дьявол!
Иди, Иван, иди, — морщась, сказал Брюсов. — У себя в доме я сам разберусь! Сколько же лет вы с Анькой меня за нос водили?
Нет, товарищ мэр, — глумливо усмехнулся голос. — Ты еще, похоже, не проснулся. Куда же я уйду, если я в твоей голове?
Некоторое время Брюсов молчал, обдумывая услышанное. Женщина между тем поднялась и вышла, оставив мэра наедине со своими и чужими мыслями.
Это, выходит, ты с реинкарнатором договорился, — тяжело сообразил Валерий Яковлевич. — А Анъка тебе помогала…
Так?
У тебя не голова, а Дом Советов, — глумливо сказал из левого полушария Жухрай. — Не мэр, а настоящий Штирлиц! Быстро сообразил!
Это что же такое получается? — продолжал размышлять Брюсов. — Ты — здесь, я — тоже здесь… Но ведь так не бывает!
Я тоже так думал, — вздохнул Жухрай. — Похоже, товарищ, нас с тобой обоих кинули. Так сказать, нас в коммуналку утеснили, а в моих хоромах теперь неведомо кто вечеряет! Полный абзац!
А с чего это Анька начала по-английски изъясняться? — От удивления и внезапно обуявшей его тоски Брюсов даже опустился до переговоров со своим соперником.
А это, братишка, ты уж сам думай, — хмыкнул губернатор. — Сам знаешь, чужая жена — потемки!
У Брюсова чесались кулаки, но бить было некого. Не станешь ведь самого себя бить кулаками по голове! С каким удовольствием он бы сейчас хрястнул по чисто выбритой физиономии своего ненавистного соперника!
Вот-вот, — сказал с левой половины Жухрай. — Допер? Мы теперь с тобой одно целое, дорогой Валерий Яковлевич! Я тебе что гуторю? Это раньше мы с тобой соперниками были, теперь мы — соратники. Братья, так сказать, по разуму! По мозгам, значит! — Он замолчал, потом осторожно спросил сидящего в правом полушарии Брюсова: — А ты ничего не чуешь ?
Чувствую, — признался бывший единоличный хозяин тела.
А что ты чуешь? — с интересом поинтересовался из левого полушария Жухрай.
Морду тебе хочется набить! — Валерий Яковлевич Брюсов сжал кулаки с такой силой, даже костяшки побелели.
Иван Николаевич Жухрай бережно разжал кулаки.
Не горячись, — посоветовал он. — Сам понимаешь, это все равно что самого себя бить… Ты же, Валера, не мазохист какой, чтобы от собственной боли кайф испытывать? Я тебе про другое гуторю. Лично у меня такое, товарищ, чувство, что я словно бы на части разодранный. Будто часть меня здесь присутствует, а другая часть где-то далеко-далеко…
Валерий Яковлевич поднялся с постели и принялся нервно расхаживать по комнате. Странное дело, теперь ему казалось, что левый глаз видит как-то не так. Более того, ему казалось, что левый глаз и смотрит как-то не так. Было в нем нечто от пристального коммунистического прищура губернатора.
Разговаривать не хотелось. Однако и прежней ненависти к своему политическому противнику Валерий Яковлевич не чувствовал. Глупо ненавидеть то, что живет в тебе. Было ощущение обреченности. Вот ведь влип! Что же теперь, всю оставшуюся жизнь с зашоренным идиотом в голове жить? Он тяжело вздохнул.
Нет, — сказал он. — Не знаю, как ты, а я вроде бы в целости. Ну, может, чего несущественного и не хватает. По мелочам вроде памяти.
Завидую я тебе, братишка, — сказал Жухрай. — А я тут вот сижу, гляжу по сторонам. И все мне не так! Словно бы меня в тыл к американцам забросили. Вроде бы и гуторят вокруг по-нашему, и обстановочка у тебя в квартире, как у меня. А все равно — все не родное. Последний раз я такое испытывал, когда в Германию ездил по обмену опытом. Вот, помню, губернатор ихний из Мюнхенских земель… герр Шредер… вроде и мужик неплохой, и шнапс пьет, как воду, даже без закуси… А все равно все чужое. И коровы не такие, и поля аккуратнень-кие,как в опытном хозяйстве института земледелия… И колхозники там сытые и толстенькие, как инструктора из моей администрации!
Голос губернатора жужжал внутри черепа, словно пчела забралась в тюльпан, облилась нектара и никак не могла выбраться наружу. Густой был голос, вязкий такой.
Валерий Яковлевич снова принялся мысленно приглядываться к себе. Никаких отклонений особенных он пока не замечал. Но, положа руку на сердце, кто бы из читателей этих строк смог бы с ходу определить, вся ли его личность на месте, или чего-то в ней не хватает? И неудивительно — ведь все мы живем в дурдоме, именуемом современной Россией. В происходящих событиях в ней трудно разобраться даже квалифицированному врачу-психиатру, что уж говорить о тех, кого всегда именовали простыми людьми! Нас жалеть надо? Такой диагноз, как вялотекущая шизофрения, можно смело ставить двум третям населения страны. Или даже всему населению, ведь все, что происходит вокруг нас, — это и есть самая настоящая вялотекущая шизофрения. В каждом из нас живет бескорыстный строитель коммунизма и одновременно хапуга, жаждущий личного достатка. И что интересно — они ведь прекрасно уживаются и стараются друг другу не мешать. Потому как очень хочется жить в достатке и при этом знать, что впереди тебя ждет светлое будущее.
Знаешь что? — начал Жухрай. —Давай, дорогой мой Валерий Яковлевич, придем к консенсусу. Все- таки нам теперь с тобой придется все делить — от жены до губернаторского кресла. Ты только прикинь, мы ведь вместе такого можем наворотить, чертям в аду тошно станет!
При упоминании ада и его обитателей Валерию Яковлевичу стало нехорошо. Захотелось консенсуса, пусть даже со своим политическим противником.
Это ты погорячился, — понял его и согласился Жухрай. — Однако не будем нервничать раньше времени, товарищ! Безвыходных положений не бывает! Выкрутимся, браток!
Брюсов вздохнул и снова сел на постель.
Умные люди всегда договорятся, — сказал Жухрай. — Выше голову, ты же все-таки член партии, хотя и бывший. Вообще-то, братишка, когда выяснилось, что мы с тобой в одном теле обитаем, я попервам шибко расстроился. Никак не мог в толк взять, что дальше делать. А теперь вижу, что различия промеж нас небольшие. Нервный ты только слишком, оттого и выгоды своей сразу ухватить не можешь.
Так кто из нас теперь губернатором будет? — поинтересовался Брюсов. — Выборы ведь я выиграл!
Ну, ты, брат, и властолюбивый, — отреагировало левое полушарие. — Оба будем. Ты, скажем, по четным числам, я — по нечетным… — Легким усилием воли он заставил тело Брюсова подняться. — Ладно, у нас теперь будет время для разговоров. Пойдем, что ли ?
Куда?-удивился мэр.
