тебе, брат, напомнить об этом!
На хорошем «хох-дойче» медленно и предельно вежливо я объяснил своему обидчику, что именно мой автомобиль был для него помехой справа, поэтому — при прочих равных условиях — попал-то как раз он, а не я. Верзила, увешанный золотом, не понял, кажется, ни слова, только интонации схватывал, как большая умная собака. Безусловно, отметил он и мою правую руку за пазухой, и уверенное выражение лица без малейшей толики растерянности или страха. В общем, он стремительно сбавил обороты и, почти извиняясь, сообщил:
— Ихь не шпрехен по-вашему. Дойч — ноу!
Вот тут уж и я счел возможным переходить на русский:
— А коли не шпрехен, так и не выёживайся. Думаешь, если у меня простенький «опель», а ты весь в голде и на таком «байере» рассекаешь, значит самый крутой, что ли? Ты на меня крошки-то не сыпь и фантиком не шурши! Значит, говоришь, тебя помяли, а я на бабки попал? Тоже мне нашелся фуцин! Обидели мышку! Написали в норку!.. Значит так: пять штук марок на капот — и свободен!
Совершенно обалдев от родной лексики и моего бешеного натиска, парень прошептал:
— У меня нет марок, только баксы.
— Ну вот, — обиделся я, не выпуская из рук инициативы, — значит, мне ещё с твоей зеленью по здешним банкам бегать.
— Постой, земляк, — парень начал приходить в себя. — Меня Толяном зовут. Давай наши тачки в сторонку отгоним и по-хорошему договоримся.
Я тяжело вздохнул:
— Толян, проснись наконец! Ты сам-то откуда?
— Питерский я.
— Так мы не в Питере, Толян, это Берлин.
Ответ его был достойным. Особенно вторая часть:
— Да, я знаю. Мне уже говорили.
— Что? — картинно удивился я. — Ты меня не первого, что ли, боднул?!
— Да нет, — он махнул рукой, — просто мужик один в аэропорту, он ещё у нас в Союзе учился, поэтому по-русски петрит, объяснил, что теперь здесь надо по-немецки разговаривать. А я, понимаешь, братан, в школе английский учил.
— Так говори по-английски — тоже сойдет!
— Не могу, — признался он честно. — Все забыл.
— Тогда слушай меня. Поскольку здесь не Питер, придется ждать и моего страхагента, и полицию. Они составят протокол, мы заплатим штрафы строго по закону и распишемся в том, что не имеем взаимных претензий. Для моей страховой компании ты напишешь, что признаешь свою вину, чтобы я все полностью мог получить, а с тебя лично я ни пфеннига требовать не стану — считай, что пошутил.
Он потупил взор и смотрел на свои кроссовки сорок девятого примерно размера, мыски которых волнообразно двигались. Очевидно шевеление пальцев ног было у него как-то связано с работой мозга.
— А если я прямо сейчас отсюда рвану? — выдал он, наконец, оригинальную мысль.
— Не стоит, — рассудил я, — у меня есть хорошие знакомые в дорожной полиции, да и вообще, найдут тебя, Толян. Это только в Питере никого не находят. А тебе оно надо — связываться со «штадтполицай»? Ведь по делам же приехал, да? Сэкономишь пару сотен, а влетишь на сколько?
— Ладно, — смирился он.
И пошел оценивать тяжесть своих повреждений. Было на что посмотреть: фары, радиаторная решетка, бампер — но в основном все-таки ерунда. У меня-то, конечно, посерьезнее получилось.
— Слушай, братан, а где тут «БМВ» чинят?
— «Мерсы» — по ту сторону железки, очень близко, — начал вспоминать я. — «Опели» — тоже здесь, рядышком, а «БМВ»… Спроси лучше у полицейских.
Толян скривился в дурашливой улыбке:
— Земляк, у полицейских ты спроси!
— Ах, ну да!..
Полицейские, легкие на помине, как раз и подвалили, на маленькой такой «БМВ». Клаус приехал ещё раньше и, не мешая нашему разговору, принялся за свою работу. Все было оформлено быстро, оперативно и с фантастической аккуратностью. Друг Толян не уставал восторгаться, да еще, пользуясь случаем, отчаянно эксплуатировал меня, как переводчика. Не только полицейские, но и Клаус надавали ему кучу полезных советов. В общем, когда все закончилось, он проводил меня до автоцентра, где я оставил битую «Вектру», договорившись о срочном ремонте в течение двух дней, и обедать мы пошли вместе в ближайшее кнайпе на тихой улочке. Это было не совсем то, о чем я мечтал, проснувшись, но готовили в кафешке отлично (пару раз мы перекусывали там с Белкой, когда заезжали на сервис), а брать такси или ехать в центр на электричке не осталось уже никаких сил.
Мы заказали каких-то салатов, немного рыбы и чудесно поджаренную курицу. Из напитков в дневное время предлагалось только пиво, но Толян настаивал, что за знакомство надо выпить. Я ему не советовал. Объясняя, что после водки с пивом за рулем могут быть неприятности, однако уломать парня не удалось, и он выскочил минут на пять. Я представил себе, как это петербургское чудовище будет сейчас наливать под столом шнапс в изящные пивные бокалы, и про себя расхохотался: как бы не пришлось платить за такое штраф побольше, чем давеча на дороге. Меж тем питерский монстр приволок не шнапс, а бутылку французского коньяка. Я только глянул на эту бутылку и сразу онемел. Слегка сплющенный хрустальный графин, ощетинившийся вдоль узких боков стеклянными иглами, золоченая пробка и такой же ослепительно сияющий королевский барельеф в центре — эти сосуды, стилизованные под эпоху кардинала Ришелье и трех мушкетеров, делает знаменитая фирма «Баккара», да и коньяк в них разливают соответствующий — пятидесятилетний «Реми Мартэн Луи ХIII-й».
То, что подобной жидкостью не разбавляют пиво под столом, понимал, кажется, даже Толян. И едва ли он купил это сокровище в ближайшем магазине в Адлерсхофе, скорее принес из машины. Грех было отказаться выпить с земляком капельку такого чуда, как «Луи ХIII-й». И мне пришлось встать, подойти к хозяину кнайпе и долго объяснять, сколь серьезны причины, заставляющие нас употреблять крепкий напиток в его заведении посреди дня. Я даже вежливо предложил продегустировать божественную влагу вместе с нами, заранее зная, что услышу отказ. И хозяин действительно отказался, однако в остальном проявил полную сговорчивость, даже принес нам настоящие французские фужеры.
А в коньяках я, признаться, понимаю толк и, увидев, какое блаженство разлилось на моем лице ещё при вдыхании аромата, Толян — широкой души человек! — сразу предложил:
— Забирай, что осталось — это тебе!
Я выразил сомнение:
— Не слишком ли дорогой подарок?
— Ерунда! — махнул он рукою. — У меня там ещё целая коробка этого добра.
Про себя я усомнился, пакуют ли вообще «Луи ХIII-го» по нескольку штук в коробку, их ведь и выпускают-то всего десять тысяч в год — бутылки номерные! — но Толяну ничего не сказал. В простоте своей он мог и не знать, что цена этого коньяка сопоставима с ценой моего «Опеля», а вовсе не ремонта помятого крыла. После ста граммов, выпитых, слава Богу, все-таки не опрокидонтом, питерский боец расчувствовался и поделился со мной некоторыми своими планами сугубо бандитского толка. Он был слабо осведомлен о смысле всей операции в целом, и, будь я хоть представителем Интерпола, вряд ли мне удалось бы за что-то уцепиться. Толян грамотно опускал любые адреса и фамилии. То есть никого не закладывал конкретно. Так что я расценил его откровенность, как обычную российскую болтливость и доброжелательность к земляку, а вовсе не как возможную подставу. Тем более что на финише разговора он оставил мне свой сотовый номер, не прося о взаимном одолжении. Ему, безусловно, приятнее было чувствовать себя хозяином жизни:
— Помощь понадобится — звони, братан!
Он предложил подбросить меня куда нужно, но я, разумеется, отказался садиться в машину, объяснив, что предпочту прогуляться на своих двоих. Благо идти совсем недалеко. Возражений не последовало, мы расстались друзьями. Если он был хоть чьим-то агентом, я не допустил ни единой ошибки.
