всю правду. Иначе я все равно узнаю, что за причина заставляет его молчать.
— Ты с ним полегче, Хобби, полегче, голубчик: колдунов лучше не дразнить: они все водятся-с разными привидениями и духами и сами делаются злыми» как черти.
— Ничего, я с ним управлюсь, — ответил Хобби, — сегодня у меня на душе творится такое, что все колдуны на свете и все черти в аду мне нипочем.
К этому времени все приготовления были закончены; Элиот вскочил в седло и, пришпорив коня, пустился во весь опор вверх по склону холма.
Он быстро добрался до его вершины, столь же стремительно съехал вниз по другому склону, пересек небольшой лесок, затем узкую долину и очутился на Маклстоунской пустоши. Ему пришлось, однако, постепенно умерить прыть своего коня, зная, что тому предстоит дальняя дорога; поэтому у него оказалось достаточно времени, чтобы тщательно обдумать, в каком тоне разговаривать с карликом, дабы выведать у него побольше сведений о виновниках постигшего его несчастья. Он был уверен, что карлик о них что-то знает. Хотя, как и большинство его соотечественников, Хобби был грубоват, а иногда резок и вспыльчив, ему отнюдь нельзя было отказать в той доле хитрости, которая также присуща характеру шотландца. Из всего. что он видел в ту памятную ночь, когда впервые встретился с карликом, и из дальнейшего поведения этого загадочного существа он заключил, что с помощью угроз и насилия наверняка ничего от него не добьется и только испортит дело.
— Буду с ним поласковей, — сказал он самому себе, — старый Дик — он правильно советует. — Хоть и говорят, что он стакнулся с самим сатаной, но не мог он стать таким воплощенным дьяволом, чтобы Не откликнуться на мое горе. Опять же, говорят, что он порой добрые дела совершает, помогает людям.
Постараюсь сдержаться, буду гладить его по шерстке, ну а в крайнем случае, может, и придется взять его за горло.
С твердым решением во что бы то ни стало подладиться к отшельнику, Хобби подъехал К его хижине.
Старика не было видно ни на камне, где он обычно встречал посетителей, ни за оградой в садике.
— Забрался в свою берлогу, — пробормотал Хобби, — не хочет никого видеть. Ну, да я обрушу его лачугу ему на голову, если он не выйдет добром!
Потешив себя такими рассуждениями, он стал взывать к Элши, стараясь говорить как можно смиреннее, хотя в его состоянии крайнего возбуждения ему это удавалось с трудом.
— Элши, друг Элши!
Ответа не последовало.
— Мудрый отец Элши!
Карлик молчал.
— Чтоб тебе пусто было, уродина ты этакая! — пробормотал горец сквозь зубы и затем продолжал вслух тем же смиренным тоном:
— Папаша Элши, к тебе за советом пришел несчастнейший из смертных!
— Поделом! — отвечал карлик резким и скрипучим голосом из похожего на бойницу окна, которое было проделано рядом с дверью и откуда он мог видеть любого, кто подходил к его жилищу, сам оставаясь невидимым.
— Поделом! — повторил Хобби с ноткой раздражения в голосе. — Но почему же, Элши? Разве ты не слышишь, что я говорю тебе: я самый несчастный человек на свете.
— А разве ты не слышишь, что говорю я: поделом тебе! Разве я не предупреждал тебя сегодня утром, когда ты считал себя счастливцем, что еще до вечера у тебя будет горе?
— Верно, предупреждал, — отвечал Хобби, — потому-то я и пришел к тебе сейчас за советом: тот, кто предвидит беду, знает, как помочь человеку выбраться из нее.
— Я не знаю, как помогать тем, кто в беде, — возразил карлик. — А если бы даже и знал, зачем стану я помогать другим, когда никто никогда не хотел помочь мне? Разве я не лишился богатства, которого бы хватило, чтобы сотни раз купить и перекупить все твои бесплодные земли; лишился положения, которое не сравнится с твоим, как твое не сравнится со званием простого крестьянина; разве я не изгнан из общества, где люди пленяют своим обхождением и блеском ума? Недаром я потерял все это. Недаром я прозябаю здесь пасынком на безлюдных и мерзких задворках природы и сам являю собой зрелище еще более мерзкое, чем все то, что меня окружает? И почему другие черви жалуются тогда, когда по ним проедет колесница судьбы, когда я сам корчусь, уже раздавленный ею!
— Ты мог все это потерять, — отвечал Хобби с горечью, — землю и друзей, добро и деньги, — ты мог потерять все, но все же ты не терял Грейс Армстронг, и горю твоему не сравниться с моим. А у меня даже надежды никакой не осталось, не видеть мне больше моей Грейс!
Глубоко взволнованный, Хобби замолчал; нахлынувшие на него чувства вытеснили весь гнев и раздражение из его сердца. Но прежде чем он снова обратился к отшельнику, тот просунул в узкое оконце костлявую руку: длинные пальцы, обхватывавшие большой кожаный кошель, разжались, и кошель, звякнув, упал на землю. Снова послышался резкий голос отшельника:
— Вот! Вот тебе лучшее средство от всех земных несчастий — по крайней мере так думают все жалкие людишки. Убирайся! Теперь ты в два раза богаче, чем был до вчерашнего дня. И не терзай меня больше своими вопросами, жалобами и изъявлениями благодарности. Все они в равной мере мне ненавистны.
— Батюшки! Да это же деньги, — воскликнул Элиот, взглянув на содержимое мешка. Затем он снова повернулся к отшельнику.
— Спасибо тебе за доброту. Я бы охотно взял отсюда часть серебра и дал тебе расписку или закладную на свои земли. Но вот в чем загвоздка, дорогой Элши; я не решусь воспользоваться этими деньгами, пока не буду твердо знать, что они добыты честным путем. Неровен час, превратятся они в черепки, и я обману какого-нибудь бедняка.
— Невежественный олух! — воскликнул карлик. — Эта ядовитая погань изготовлена из обычного презренного металла, добытого из недр земных. Бери, трать их, авось ты преуспеешь с ними, как и я!
— Но я же тебе говорю, — сказал Элиот, — что пришел к тебе не плакаться о потерянном добре, — правда, потерял я ни много, ни мало тридцать голов скота — такого, что лучше не сыщешь по эту сторону границы, и все же бог с ним, со скотом. Вот если ты хоть намекнешь мне, что сталось с бедной Грейс, я буду вечным твоим рабом — не требуй лишь в заклад мою душу! Ну скажи, Элши, скажи же мне что-нибудь.
— Ладно, — сказал карлик, как бы желая отвязаться от назойливого просителя, — раз тебе мало своего собственного горя и ты непременно хочешь взвалить на себя горе другого человека, ищи ту, которую потерял, на западе.
— На западе! Но это слово можно понять по-разному.
— Больше я не намерен ничего говорить, — заявил карлик и захлопнул ставень, предоставив Хобби самому сделать все нужные выводы из брошенного ему намека.
— На западе, на западе, — размышлял Элиот, — но в тех местах все спокойно. Может быть, это Джок из Тодхоулса. Но нет, он слишком стар для такого дела. На западе… Ба, да это, должно быть, Уэстбернфлет! Элши, скажи мне только одно слово: ведь я прав, а? Это Уэстбернфлет? Ну, скажи мне, если я ошибаюсь. Мне не хотелось бы причинять зло соседу, который ни в чем не виноват… Молчит. Да, да, это наверняка Рыжий Разбойник. Вот уж не думал, что он осмелится напасть на меня, зная, что нас так много. Он, наверное, заручился еще чьей-нибудь помощью посильнее своих камберлендских друзей. Прощай Элши, большое тебе спасибо. Некогда мне сейчас возиться с твоим серебром: мне надо скорее встретиться с друзьями у Тристинг-пула. Коли не хочешь открыть окно сейчас, подберешь свои деньги, когда я уеду.
Ответа по-прежнему не последовало.
— Он оглох или совсем рехнулся, а может, то и другое вместе. Все равно, некогда мне стоять здесь и болтать.
И Хобби Элиот поскакал к месту свидания, которое он назначил своим друзьям. У Тристинг-пула уже собралось четверо всадников. Они стояли кружком, оживленно разговаривая, в то время как их лошади щипали траву под тополями, росшими по берегу спокойного озерка. К югу можно было заметить более многочисленную группу всадников, приближавшихся к озеру. Когда они подъехали, оказалось, что это был Эрнсклиф со своим отрядом. По следам угнанного стада он доехал до самой английской границы, но
