дворецкого облачился в эти атрибуты туалета, необходимые для путешествия, и, подмигнув многозначительно Хавергалу, вышел из дома. В этом подмигивании Летти уловила столько злого смысла, что ей стало не по себе, но не хотелось думать, что Хавергал подстроил визит герцога с дурными намерениями. Когда герцог приехал, вспоминала девушка, виконт, был искренне удивлен, по крайней мере, так всем казалось, даже заинтригован, и не сразу овладел собой.
Сначала, когда Хавергал вышел из «золотого зала», чтобы проводить Краймонта, Летти фыркнула:
— Вот еще! Можно подумать, что он здесь хозяин, а не я!
— Тише, Летти, он может услышать, — испугалась Виолетта.
— Пусть слышит. Грубиян! Я могу ответить тем же, не обязана с ним церемониться! Возьму газету и буду читать в его присутствии. Пусть знает!
Вернувшись в комнату, он застал ее поглощенной чтением. Однако привычку к хорошему тону оказалось нелегко нарушить, и вскоре она отложила газету.
— Пожалуйста, мисс Летти, не обращайте на меня внимания. Прошу вас, не прерывайте чтения, — сказал Хавергал вежливо.
Она попыталась возразить, но Виолетта тут же пожелала заполучить его в свое распоряжение, уж больно ей не терпелось посудачить о герцоге, и Летти вернулась к чтению, стараясь в то же время не упустить ни слова из их беседы. Она узнала, что герцог Краймонт очень богат, кое-какие подробности о его поместье, но за полчаса, что те двое разговаривали, она не уловила ничего, что характеризовало бы герцога с положительной стороны. То, что он унаследовал колоссальное состояние, было, конечно, недурно, равно как хорошие манеры и не совсем неприятная внешность. Но, казалось, это было все, что о нем можно было сказать.
Короче, герцог был сделан из того же теста, что и Хавергал. Фортуна их баловала, но для окружающих в этом был небольшой прок. Другими же ценностями они оба обладали в минимальном размере. Более значительное состояние герцога уравновешивалось незаурядной внешностью виконта и умением расположить к себе людей. Конечно, они с Виолеттой должны быть польщены визитом столь знатных особ и их желанием сопровождать их на бал, но, с другой стороны, не следовало и забывать, с какой целью они приехали. Хавергалу, при его неумеренной расточительности, нужны были деньги, а Краймонт, как догадывалась Летти, просто создавал для него фон, обеспечивал тылы.
Спустя полчаса Хавергал потянулся и сказал:
— Дорогие леди, не смею вас дольше задерживать. Я не имею в виду, что у вас усталый вид и вам нужно отдохнуть именно по этой причине, — добавил он галантно.
— Вы уже покидаете нас? — произнесла Летти с напускным разочарованием, откладывая чтение.
— Поездка была утомительна. — Желая ее отблагодарить, он подошел и заглянул в газету, которую она читала. — Что же так увлекло вас в этом листке, мисс Летти?
Она подняла глаза и почувствовала, как внимательно изучают ее эти лучистые глаза, обрамленные на редкость красивыми ресницами. Шаржи, пожалуй, не слишком преувеличивали это несомненное достоинство его внешности.
Бросив быстрый взгляд на заголовок, она сказала:
— Да вот, читала статью о новом законе о лекарствах. В нем говорится, что неквалифицированным врачам будет запрещено иметь практику.
— Давно пора, — согласился Хавергал. — Уж слишком много развелось шарлатанов и кровопийцев, которые паразитируют на своих пациентах. Интересно, каковы же будут критерии для определения квалификации?
Она лихорадочно пробежала колонку. — При аттестации нужно будет сдавать специальный экзамен, разработанный Фармацевтическим Обществом. Не хотите ли прочитать статью, лорд Хавергал?
— Если она вам больше не нужна, я, пожалуй, ее почитаю.
— Да, пожалуйста, я уже кончила. Она сложила газету и подала ему. Это был намек, что ему следует удалиться. Он присел на подлокотник дивана и заглянул в газету. — Вы обратили внимание, что у «Тайме» шрифт в этом году более четкий, чем раньше.
— Да, я заметила это, — согласилась Летти. — Помнишь Виолетта, мы об этом не так давно говорили? Я жаловалась, что газету трудно читать без очков, и вдруг шрифт изменился.
— В ноябре они перешли на более усовершенствованные печатные станки, которые приводятся в движение паром, — сообщил Хавергал. Он решил воспользоваться удобным случаем и попытаться вытянуть деньги под предлогом вложений в новое изобретение. Теперь, он чувствовал, на это нужно сделать основную ставку, и приготовился прочитать целую лекцию о паровых печатных станках.
— Подумать только, — удивилась Виолетта.
— Этот станок выдает тысячу сто страниц в час. Изобретатели считают, что его можно еще усовершенствовать — довести до тысячи восьмисот. Ручной станок делал всего двести пятьдесят страниц. Аппарат изобрел некий Кониа, немец. Скоро его также введут в действие для печатания книг. Тогда нас совсем завалят слащавыми романами о печальных героинях и зловредных героях. Виолетта усмехнулась. Последняя фраза, очевидно, предназначалась Летти, и она сказала:
— Вы забыли, сэр, об одной весьма существенной особенности романа, ведь в нем еще присутствует и положительный герой. Я думаю, что женщин он-то, в основном, и привлекает. Поэтому они читают романы. По крайней мере, я увлекаюсь только положительными персонажами, — добавила она и посмотрела на него с вызовом.
Хавергал состроил гримасу.
— Извините, дорогие леди, за мою оплошность. Я совсем не подумал, какое впечатление могут произвести мои слова на благочестивых дам. Но я не думал ничего плохого, клянусь вам. Я сам читаю эту чушь в огромных количествах. — Он лихорадочно вспоминал, что из легкого чтива попадалось ему в последнее время. Надо было спасать положение. — Вот, к примеру, Вальтер Скотт. Я обожаю его.
Женщины обменялись удивленными взглядами, что позволило ему заключить, что Вальтера Скотта они относили к вполне серьезному чтению, и он совсем сник.
— А «Монах Люиса» или «Замок Отранто» Уолполла?
— Но вы же хотите назвать чушью «Замок Отранто»?! — воскликнула Виолетта.
— О, конечно, нет, если это и халтура, то весьма приятная, читается неплохо, — рассмеялся он над своей собственной остротой. В его смехе было что-то захватывающее дух. Летти улыбнулась.
— В отличие от совсем негодной чуши, наводящей тоску, как, например, Платон, — заметила она. — Никто так не обманул моих ожиданий, как Платон. Помню, как я занялась его «Государством», надеясь набраться мудрости. Начала, конечно, с главы «Женщина и семья», но прочитав, что он пишет про этот пол, вы, наверное, поняли, какой пол я имею в виду, — тот, что во всех отношениях лучше противоположного, — так вот, когда я прочитала про этот пол, я отшвырнула том в сторону и больше его не открывала.
— И все же он намного снисходительнее к женщинам, чем многие другие философы, — озорно блеснул глазами Хавергал, желая подзадорить дам.
— Это избавляет меня от необходимости читать этих других. Особенно мне не понравился Главкон, сущее ничтожество, не может мысли выразить нормально, все время «конечно», «точно» и «согласен». Представляю его, как живого: то и дело дергает свои завитушки на лбу и жеманно улыбается.
Хавергал прочнее уселся на подлокотник дивана и сказал:
— Видите ли, предметом философии не является сравнительная оценка мужчин и женщин. Она занимается более широкими проблемами, например, смыслом жизни, настоящей и будущей.
— И здесь я не обнаружила ничего поучительного, милорд. Что касается размышлений о вечности, то здесь ваш Платон проявляет непоследовательность. Он не доказывает, что у человека есть душа, но безапелляционно заявляет, что душа не может умереть, потому что она настолько дурна, что это зло делает ее бессмертной. Весьма безответственное замечание, по меньшей мере.
— Согласен с вами, — сказал Хавергал и добавил шутливо, теребя себя за прядь на лбу:
— Я буду вашим Главконом. Платон никогда не был моим любимым философом. Он слишком стар и жил слишком давно. А вы читали Канта, мисс Бедоуз?
