другую антропоидную цивилизацию, а того экспериментатора, который пустил в биологическое существование человека… Но где гарантии, что экспериментатор конструировал человека по своему образу и подобию? Тот неизвестный конструктор разрабатывал не только человека, но и все биологические формы. Какая — его подобие? Амёба, рыба, бык, обезьяна?
— Новый вариант Высшего Разума? Чепуха! — воскликнул Бах.
Аркадий, вспыхнув, с обидой сказал:
— Не мешало бы раньше выслушать мои аргументы, а потом говорить, чепуха или не чепуха.
— Для чего? Идея, что человек — искусственник, отнюдь не нова. Почти во всех религиях людей порождают субъекты, именуемые богами, то есть существа со сверхъестественной мощью и волшебной способностью не считаться с законами природы. Правда, говорится не о конструировании людей, термин туманней — творение. Но уже в библейской легенде о сотворении первой женщины трактуется, что тело Евы нарастили на ребре, вынутом у её будущего мужа Адама. Иначе, предлагается ясный метод конструирования с применением исходного материала — ребра. Твоя концепция об искусственном производстве биосуществ не имеет ли истоком такие религиозные сказания?
— Религиозные сказания мне и в голову не приходили. Я слишком мало знаю историю религий. Я исхожу из научных данных.
— В частности, из работ твоей геноструктурной лаборатории, — обратился Кнудсен к Марии. — Когда пришло твоё согласие на участие в хронорейсе, Аркадий проштудировал все, что опубликовано тобой и твоими сотрудниками.
Мария ласково посмотрела на Аркадия. Её доброжелательная улыбка воодушевила его.
Воинственный Бах спросил с вежливостью, какой одаривал лишь противников, заслуживающих не опровержения, а уничтожения:
— Какой же из блестящих экспериментов нашего друга Марии Вильсон-Ясуко породил в тебе, друг мой Аркадий, идею о Высшем Разуме? Или лучше говорить о Высшем Существе, а не о Высшем Разуме?
— Можешь говорить как заблагорассудится — термины Высший Разум и Высшее Существо принадлежат не мне, а тебе, — сдержанно возразил Аркадий.
— Я бы сказал по-иному — высококвалифицированный геноинженер. И докажу, что этот термин соответствует реальности.
— Подождём Асмодея, он появится через десять секунд, — сказала Мария.
— Ему тоже полезно ознакомиться с темой спора.
Асмодей уже открывал дверь, когда Мария заканчивала фразу. Он на мгновение задержался на пороге — высокий мужчина лет тридцати пяти, стройный, жилистый, крупноголовый, с худым, быстро меняющимся лицом — сейчас оно приветливо улыбалось. И он был нарядней всех мужчин — та же одежда сидела на нем изящней.
— Общий привет, друзья! — Асмодей поклонился. У него был высокий весёлый басок с металлическим звоном. — Я не опоздал?
— Не опоздал! — Мария показала на кресло рядом с собой. — Садись и слушай. Нам предстоит познакомиться с интересными идеями. — Она кивнула Аркадию. — Итак, мы слушаем.
Аркадий начал с того, что ещё недавно и не думал о происхождении человека. Изготовление аппаратов для навигации в разных токах мирового времени представлялось ему операцией куда сложней, чем сотворение человека. Ибо производство хроноштурманских механизмов совершалось в человеческой истории впервые, чего нельзя сказать о создании людей. Знакомство с геноструктурными исследованиями открыло ему новый мир. Нет, он и раньше знал, что биоэкспериментаторы способны переконструировать маленькую ящерицу в огромного дракона, наделить двурогого барана целой бороной рогов, вырастить у вороны крылья. Он не слишком удивился бы, если бы к нему привели говорящего козла и тот скромно попросил просветить его в интегральном исчислении. В принципе он спокойно приемлет любую новизну — раз искусственная конструкция практически осуществима, она уже не искусственна, а естественна. Его удивило не новаторство, а, наоборот, консерватизм биоконструкторов.
— Консерватизм! — не удержался Бах от восклицания.
Кнудсен тихо радовался, что помощнику удалось поразить академика. Мария слушала со спокойным любопытством. Бах сверкал глазами, парадоксы мысли вздыбливали его на схватку.
— Да, консерватизм, — продолжал Аркадий. Какая бездна неизменного, давно отработанного сохраняется в каждой новой конструкции! Только потому и удаётся переконструировать животных. Основные жизненные отправления у всех одни и те же. И тогда он задумался о человеке. И понял, что человек — биологический автомат. Все основные жизненные процессы в организме человека совершаются сами собой, не требуют осознания и осмысления. Люди автоматически дышат, переваривают пищу, засыпают и просыпаются, рождаются и умирают, автоматически вырастают из зародыша в ребёнка, из ребёнка во взрослого, автоматически приобретают способность создавать потомство. И сознание, и воля могут лишь крохотно замедлить или ускорить эти процессы, но бессильны взять их под свою власть. Ещё ни один человек не отменил неизбежности старения и смерти, хотя многие жаждали. Просто повелеть своему желудку не выделять соки для пищеварения — и такого пустячного воздействия на свои жизненные процессы человек лишён.
— Автоматизм жизненных функций свойствен и животным, — заметил Бах.
— Да, и животным! И животным даже больше: человек способен осознать, что он автомат, а животные лишены такого самопостижения. Вот этот автоматизм и лежит в основе конструирования новых пород животных. Геноинженер меняет у подопытных существ один автоматический процесс на другой, такой же автоматический, одно автоматическое свойство преобразует в другое. Несколько составных частей заменены в генонаборе барана или коровы — и вот на голове барана частокол рогов, а на боках коровы крылья. И ни сам геноконструктор, ни тем более баран с коровой уже не способны не допустить выращивания абсолютно им ненужных рогов или крыльев. Творение новых пород животных становится в принципе проще творения новых механизмов.
— Хлёстко, хлёстко! — произнёс Бах, и не понять было, осуждающе или одобрительно.
— Но если возможно переконструировать живые организмы, то неизбежна мысль: а не искусственные ли они создания вообще? Конечно, курица возникает из яйца, а дуб из жёлудя; живую курицу не собрать искусственно из её анатомических частей. Но в первом образце той курицы не участвовал ли чей-то расчёт? Завтра можно будет ввести в питательный раствор рассчитанный набор генов и потом увидеть, как из бассейна тяжело карабкается наружу лохматый бычок. А через сто лет? А через тысячу? Никто не наложит запрета на возможность такого эксперимента!
И народилась новая мысль: вообразить себя творцом геноструктур и поразмыслить, как бы я сам решал проблему создания жизни? И тогда вся история жизни на Земле предстала в форме исполинского эксперимента. Традицией стало описывать великую эволюцию как постепенное движение от первичной клетки в питательном бульоне древнего океана до высших организмов, включая человека. Но можно рассматривать эволюцию как стадии методического эксперимента. Я, хроноштурман Аркадий Никитин, став жизнеконструктором, начал бы с создания живой клетки — и Земля начинала с творения триллионы раз нарождавшихся и погибавших в океане клеток. Если бы этот первый эксперимент удался, если бы клетка показала себя естественной жилицей океана, я перешёл бы ко второй стадии: наделил клетку генным аппаратом, заставляющим её соединяться с другими в определённом соподчинении — создал модель организма. Разве не так шла эволюция? Следующая стадия: наделить коллектив клеток специальными функциями — инстинктом, чувствами, движением в пространстве, начатками рассудка. На этой стадии немалым соблазном было бы определить, какие организмы наиболее жизнестойки. Но ведь и биологическая эволюция не удержалась от такой любознательности, создавая рядом с вирусами китов и динозавров, слонов и птиц, мхи и деревья. Следующая стадия: сконструировать популяции — стаи, стада, сообщества. Экспериментально проверяются типы жизни, немыслимые вне коллектива, само индивидуальное существование становится функцией коллективного бытия. Существенное усложнение, не правда ли? И последнее — создание разума. Для этой цели и сконструирован человек.
Человек — завершение эксперимента, во всяком случае на современном этапе. Вас не удивляло, что все биологические функции и у животных, и у человека даны в очень скудных границах от средних потребностей? Скажем, максимум десятикратных. Не пробежать в десять раз быстрей обычного шага, не съесть вдесятеро больше нормы, не прожить в десять раз дольше среднего бытия. Все живое
