молодую женщину оперировали именно здесь, в «Грауэрмана».
Мокрушин мог назначить встречу с врачом в любом другом месте, да хоть на самой Лубянке, но почему-то счел нужным наведаться в роддом, хотя здесь до него уже успели побывать другие сотрудники — он по-прежнему надеялся на свое «верхнее чутье».
Севдоян ему сразу понравился. Худощавый, лет тридцати трех, волосы с легкой рыжинкой, неторопливая речь, несколько отстраненное выражение лица. Хотя его и не причисляли к разряду светил, он считался неплохим специалистом.
Чтобы сбить напряжение, Мокрушин в присутствии Севдояна, не очень греша против истины, отвесил сестрице щедрый комплимент. Затем, когда та удалилась, покачивая бедрами, он объяснил врачу, какова цель его визита.
— Вы курите? — неожиданно поинтересовался гинеколог.
— Здесь можно курить? — удивился Рейндж.
— Нет, конечно. — На лице врача появилась едва заметная улыбка. — Но у вас ко мне, кажется, серьезный разговор? Пойдемте, здесь неподалеку есть уединенное местечко, там и побеседуем...
Мокрушин разговаривал с врачом тет-а-тет, наказав предварительно Белькевичу, чтобы тот находился неотлучно у регистратуры и не упустил Лену, которая вот-вот должна была подъехать в роддом. Расположились они в «шхере» неподалеку от застекленной галереи, превращенной в некое подобие зимнего сада.
— Дольникова Анна Сергеевна, — в задумчивости проговорил врач. — Да, я помню все в деталях. Могу ли забыть этот случай, если меня неоднократно допрашивали... Уже в день операции давал показания каким-то людям из милиции. Потом меня несколько раз приглашали к следователю прокуратуры. Мое руководство так же детально разбиралось во всей этой истории с точки зрения медицины. К нашей бригаде, оперировавшей Дольникову, как и ко мне лично, никаких претензий не было... Я хорошо запомнил ее мужа, он почти двое суток провел в наших покоях... он был так подавлен случившимся...
Севдоян помрачнел и покачал головой.
— По правде говоря, он находился в ужасном состоянии. Несколько позже, не помню уже, от кого, я слышал, что он вскоре покончил самоубийством. Это, конечно, не мое дело, но в таких случаях друзья и близкие не должны оставлять человека наедине с горем.
— Дольникову доставила вам бригада «Скорой»?
— Да, около часа ночи. Сразу же после предварительного осмотра стали готовиться к операции. Вскоре Дольникова вошла в состояние комы, пришлось задействовать системы жизнеобеспечения... Уже после первого осмотра картина была ясна: живот опущен, младенец находится внутри полости матки, но воды уже отошли... Сердце младенца не прослушивалось. На животе у Дольниковой, кстати, обнаружилась гематома, след не то ушиба, не то удара... Возникло предположение, что ребенок мертв, поэтому мы без промедления сделали операцию, удалив плод через разрез брюшной полости.
— Вы сделали кесарево?
— У нас не было выбора... И заметьте: оперируемая находилась в бессознательном состоянии, поэтому об анестезии даже речи быть не могло.
— Другими словами, вы резали ее без наркоза? Вот так... по живому?
В общем-то, Рейндж чувствовал себя в таких вопросах полным дилетантом. Наверное, он задал врачу чертовски глупый и даже бестактный вопрос, поскольку Севдоян не только не ответил на него, но даже отвернулся.
— Извините, Вячеслав Суренович, я не хотел вас обидеть... Насколько я понимаю... пока Дольникова находилась у вас, ее тщательно охраняли? Вам приходилось слышать хоть какое-то объяснение происшедшему с Анной Сергеевной? До того, как ее доставили к вам в крайне тяжелом состоянии...
— Один из сотрудников милиции сказал, что Дольникову избили какие-то подонки... Других объяснений мне слышать не доводилось. Охрана, кстати, находилась здесь недолго, дней пять от силы. Когда Дольникову перевели в отделение патологии, где я ее не раз навещал, никакой охраны я уже не заметил.
Мокрушин достал из кармана несколько фотографий и показал их Севдояну.
— Взгляните повнимательнее, Вячеслав Суренович, возможно, кто-нибудь из них вам покажется знакомым.
Севдоян некоторое время разглядывал снимки. Затем указал на тот, где был запечатлен мужчина в очках с притемненными линзами. Потом кивнул на другое фото — с тем же человеком, но уже без очков. Сравнив снимки, в задумчивости проговорил:
— Боюсь ошибиться... Кажется, этот мужчина бывал у нас раза два или три.
— Вспомните, когда именно.
— В ночь, когда мы сделали Дольниковой операцию. Он приехал вместе с ее мужем... На следующий день, когда я имел беседу с работником прокуратуры, он, кажется, тоже присутствовал. И еще спустя неделю, когда меня пригласили в кабинет нашего заведующего отделением. Там был этот... в очках и уже знакомый мне следователь. Они предупредили меня, что в интересах следствия я должен молчать о случившемся. И что если кто-то станет меня обо всем этом расспрашивать, то я должен позвонить следователю и доложить ему.
Севдоян криво усмехнулся.
— Признаться, мне все это... очень не понравилось. Вот и ваш сотрудник, с которым я недавно беседовал, предупредил меня о неразглашении...
— Предупреждение остается в силе, — заявил Мокрушин. — Мы вам очень признательны, Вячеслав Суренович. За ту спасительную операцию — ведь вы спасли Анне Сергеевне жизнь. И еще за информацию, которая, мы надеемся, поможет восстановить справедливость.
Об эпизоде с предупреждением Мокрушину было известно еще до разговора с врачом. Равно как и о том, что вся медицинская документация на Дольникову исчезла с концами. Вернее, бумаги были изъяты некими «сотрудниками правоохранительных органов», а затем пакет с документацией затерялся то ли в прокуратуре ЦАО, то ли в Московской горпрокуратуре. Что касается самого уголовного дела — именно в интересах следствия была вроде бы изъята документация из роддома, — то никаких следов документов обнаружить не удалось.
Но одна существенная деталь Рейнджу стала известна только сейчас, после беседы с Севдояном. Замять дело, изъяв из него львиную долю документов и справок, помог неизвестным не кто иной, как Алексей Латыпов — именно его опознал на фото врач.
Белькевич уже дожидался у входа из галереи.
— Будущая мама здесь?
— Да, только что приехала. Ждет тебя в переходе.
— Смотри, Леня, внимательно по сторонам, чтобы наш с ней контакт никто не засек.
Пройдя через Г-образный коридор, Мокрушин заметил в его конце женскую фигуру. У него даже горло перехватило, насколько точно Горгона скопировала жену Бушмина. Рядом с ней стоял знакомый еще по службе в «П-ЗР» парень, выполняющий, очевидно, функции прикрытия. Кивнув Мокрушину, он направился к запасной лестнице, таким образом оставив их наедине.
— Беременность, Ольга, тебе к лицу, — усмехнувшись, сказал Мокрушин. — Жаль, Леон не видит... Ладно, будем считать это генеральной репетицией.
— Чья бы корова мычала... — хмыкнула Ольга. — Тебе, старому холостяку, надо бы помолчать. Здорово, чертяка!
Привстав на цыпочки, она ткнулась холодной щекой в мокрушинский подбородок. Затем быстро отстранилась, поскольку временем для сантиментов и сколь-нибудь продолжительных разговоров они не располагали.
— У тебя хоть ствол при себе имеется? — спросил Мокрушин. — Тебя, я так понял, как живца используют?
— Периодически свечусь в Тушине, но пока все без толку.
Прежде чем она застегнула сумочку, уложив на дно переданную ей кассету, Мокрушин успел
