тянет за собой вниз все, что ни ухватит. Едва я вошел, он вскинулся на кровати, глядя в мою сторону дикими загнанными глазами. С первого взгляда было ясно, что с ним происходит что-то ужасное. Узнав меня, он бессильно повалился обратно на подушки, закрыл глаза и только тихонько постанывал. Я постоял у изголовья его кровати несколько минут, пока он приходил в себя и восстанавливал дыхание. Затем он открыл глаза и посмотрел на меня. В его взгляде застыли такое отчаяние и скорбь, каких я, будучи человеком бывалым, признаюсь, никогда не видел. Я присел рядом с ним на кровати и спросил его о том, как он себя чувствует. Он несколько раз повторил мне, что не болен, но потом, изучив меня долгим внимательным взглядом, он приподнялся на локте и сказал:
– Благодарю вас за вашу доброту, сэр. Поверьте, я говорю вам правду. Я не болен с той точки зрения, с какой это принято рассматривать. Но только богу ведомо, не является ли мое состояние ужасной порчей, о которой врачи даже не слышали никогда. Я скажу вам, сэр, но, доверяясь вам, требую, чтобы вы не рассказывали об этом ни одной живой душе, так как это может только усугубить мои страдания. Итак, я говорю: меня преследует дурной сон.
– Дурной сон? – переспросил я с улыбкой, надеясь этим ободрить его. – Но сны испаряются с первым лучом солнца. Даже больше того – с пробуждением. – Тут я замолчал, так как еще прежде, чем он заговорил, я увидел ответ на его скорбном лице.
– Нет! Нет! Все это так лишь для тех людей, которые окружены комфортом и близкими, которые любят их. Но нестерпимой пыткой это становится для тех, кто живет в одиночестве и, главное: вынужден жить в одиночестве! Какое облегчение принесет мне пробуждение здесь, в ночной тишине, на торфяниках, полных голосами и тенями, которые наводят на меня ужас, еще больший, чем во сне?!. О, юноша! У вас нет прошлого, которое бы насылало на тихий мрак ночи рои звуков и на пустое пространство – десятки зловещих силуэтов! Дай вам Бог не иметь такого прошлого! – В его голосе слышалпсь такая убежденность, что мне ничего не оставалось, как только снять свои возражения по поводу его отшельнического образа жизни. Мне казалось, что я присутствую при действии какой-то загадочной силы, которую я не могу ни постичь, ни измерить. Я не знал, что говорить, и почувствовал облегчение, когда он продолжил сам:
– Мне снится это две последние ночи. В первую ночь было очень, тяжело, но я выдержал. А вчера само ожидание повторения сна было ужасней, чем сам сон. Во всяком случае мне так казалось. Но я заснул – и опять явился тот злой сон. И все страдания, которые я пережил вечером в ожидании его, показались мне развлечением! Я проснулся и крепился, чтобы не заснуть до самого рассвета, а потом не вытерпел и снова забылся. Сон навалился на меня с новой силой, и, я уверен, те ощущения, которые мне пришлось претерпеть, сравнимы разве что с предсмертной агонией. И вот сейчас опять вечер...
Я выслушал его до конца и постарался впредь говорить с ним легким беззаботным тоном.
– Попробуйте заснуть сегодня пораньше. Пока на дворе еще вечер. Сон освежит вас, и, смею надеяться, дурные видения отныне вас посещать не будут.
На это он только обреченно покачал головой. Я еще посидел у него несколько времени, а потом распрощался.
Придя домой, я тут же стал делать приготовления к тому, чтобы провести ночь вне своей спальни. Дело в том, что я решил разделить вместе с Джакобом Сэттлом его ночные тревоги в маленьком домике на торфяниках. Я рассудил, что если он последовал моему совету и заснул до захода солнца, то около полуночи можно ожидать его пробуждения. Поэтому, едва городские куранты пробили одиннадцать, я стоял перед его дверью с сумкой в руках, в которой был мой ужин, огромная фляга с вином, пара свечей и книга. Лунный свет в тот раз был необычайно ярок и заливал всю округу. Но от горизонта уже ползли черные гигантские тучи, и вскоре почти дневной свет, который давала луна, сменился плотнейшим мраком. Я вошел в дом, решив не будить Джакоба, который лежал на кровати все с тем же бледным лицом. Он лежал неподвижно, и с него градом катился пот. Я попытался представить, что же за видения проносятся перед этими закрытыми глазами, которые приносят с собой только горе и страдания, отраженные на лице Джакоба. У меня ничего не получилось, воображение изменило мне, и я стал ждать пробуждения друга. Оно пришло внезапно, поразив меня своими признаками. Джакоб со страдальческим стоном резко приподнялся на кровати и тут же бессильно упал назад. Губы, побелевшие, словно мел, что-то беззвучно шептали, в глазах стоял неприкрытый ужас.
– Если таковы сны, – пробормотал я вполголоса, – значит, они основаны на страшной реальности. О каком прошлом он говорил?..
В ту минуту он увидел и узнал меня. Меня удивило, что он воспринял мое появление как должное. Обычно только что проснувшиеся люди еще витают в грезах сновидений и не сразу различают реальность. Он издал радостный вскрик и пожал мне руку своими влажными дрожащими руками. Этот наивно- искренний, почти детский жест, тронул меня. Я предпринял попытки успокоить его:
– Будет, будет. Все хорошо. Я пришел, чтобы провести ночь вместе с вами, и, уверен, сообща мы победим ваш злой сон.
Он выпустил мою руку неожиданно и резко, откинулся на подушки и закрыл себе лицо руками.
– Победим? Злой сон?! О, нет! Нет, сэр, нет! Человеку не под силу справиться с этим кошмаром, ибо он идет от господа! Он является и весь выгорает вот здесь! – С этими словами он несколько раз ударил себя ладонью по лбу. Затем он продолжал: – Это все тот же сон! Тот же самый! С каждым разом он становится все страшней!
– Что это за сон все-таки? – спросил я, рассчитывая на то, что рассказ принесет моему другу облегчение. Но он резко отпрянул от меня и после долгой паузы сказал:
– Нет, лучше не говорить о нем! Может, он больше не будет меня мучить... – Было ясно, что у него есть, что скрывать от меня. Что-то помимо самого сна...
Я сказал:
– Хорошо. Надеюсь, вы видели ваш кошмар в последний раз. Но если вдруг он явится вновь, вы мне все расскажете? Ведь расскажете? Я прошу не из любопытства, но потому, что думаю, что это принесет вам облегчение.
Он ответил мне, как показалось, даже торжественно:
– Если он явится снова, я все расскажу вам.
Затем я попытался отвлечь его внимание от этого страшного сна на более мирные предметы. Я достал ужин и пригласил его разделить со мной еду, включая и содержимое фляги. Пища взбодрила его. Я предложил ему сигару, и мы целый час пускали в потолок клубы дыма, беседуя на отвлеченные темы. Мало-помалу его разморило и стало клонить в сон. Он понял это и сказал мне, что теперь чувствует себя прекрасно и я могу идти к себе домой. Но я возразил на это, – уж не знаю теперь: правильно или нет, – сказав, что хочу посмотреть на восход солнца. Я зажег свечу и к тому времени, как он заснул, уже погрузился в чтение.
Книга захватила меня, но человек есть человек, и я... едва успел подхватить ее, когда она стала выскальзывать из моих рук. Это пробудило меня от дремы. Я посмотрел на Джакоба – он спал. Я с удовольствием отметил, что выражение лица его было безмятежное, если не счастливое, губы едва шевелились, произнося какие-то невнятные слова. Я снова вернулся к книге и снова стал дремать, как вдруг был приведен в чувство голосом, раздававшимся со стороны кровати Джакоба:
– Нельзя с окровавленными руками!!! Никогда! Никогда! – Посмотрев на него, я убедился в том, что он не просыпался.
Однако не минуло и минуты, как пришло пробуждение. Он не выразил удивления, увидев меня. Как и в прошлый раз, мне показалось, что при выходе из спящего состояния им овладевает сильная апатия ко всему его окружающему. Я сказал:
– Сэттл. Расскажите же мне ваш сон. Вы можете ничего не опасаться и говорить совершенно свободно, так как я сохраню конфиденциальность нашего разговора. Пока мы оба живы, я ни словом не упомяну при посторонних обо всем, что вы мне пожелаете доверить.
Он ответил:
– Я сделаю, как обещал. Но прежде вам нужно узнать кое-что помимо сна. Так вам будет легче понять сон. В молодости я был школьным учителем. Это была церковно-приходская школа в небольшом городке в западной части страны. Не буду называть имен: к чему это? Я был помолвлен с одной девушкой. Я ее не просто любил... Боготворил! Ну это старая история. И вот, пока мы ждали часа, чтобы соединить наши оба дома в один, появился другой... Он был примерно одних со мной лет. Красив. Джентльмен. Одним
