отвращения. Омерзительный белотелый червяк - таким я себя увидел.
У меня подогнулись ноги.
Ладони обожгла пыль.
Зоммер, подумал я. Где же ты, Зоммер? Почему-то представилось вдруг, как он сидит, развалившись на стуле, и в десятый раз объясняет мне что-то насчет бессмертия. Благодушный, нетерпеливый, маленький обыватель.
Глазки у него тихо помаргивают, а слегка обалдевшая Рита разливает нам кофе по чашкам.
Я даже подумал, что он сейчас здесь появится.
К счастью, Зоммер не появился. Зато вместо него из-за края безжизненной хижины выбежал белый мужчина, по-видимому, шофер, и, остановившись, как вкопанный, расплылся в белозубой улыбке.
- Хэллоу… Наконец-то вижу нормального человека. Вы, мистер, откуда - конвой или миссия наблюдателей? Что-то я вас среди нашей группы не видел…
Точно в бешеном тике, он дернул правым плечом. Шорты кремового материала были по карману разодраны, а футболку с красивой надписью 'Будь счастлив всегда!', точно рана, пересекала подсохшая корка мазута.
И он вовсе не улыбался. То, что мне показалось улыбкой, представляло собой, скорее, гримасу тоски. А быть может, и не тоски, а крайнего потрясения.
- По-английски вы говорите?
- Да,- сказал я.
- Меня зовут Эрик Густафссон. Я - из гуманитарного конвоя ООН. Объясните, пожалуйста, мистер, где, собственно, мы находимся?..
Ответа он, впрочем, не ожидал и, поглядывая то на хижины, которых, видимо, опасался, то на зыблющийся клубами дыма маревый горизонт, сообщил мне, что это и в самом деле была гуманитарная помощь - третий за последние две недели конвой ООН, они выехали по расписанию вчера из Кинталы и должны были доставить груз в Юго-Западные провинции.
Порошковое молоко, сухофрукты, мясные консервы. Первые два конвоя достигли цели благополучно, а вот этот, с которым Эрик Густафссон отправился как шофер, наскочил на засаду и был сожжен неизвестными боевиками. Вероятно, из Фронта национального возрождения. Эф-эн-вэ, наверное, слышали, мистер? Впрочем, он не уверен, все произошло буквально в один момент. Трейлер, ехавший впереди, загорелся, поднялись, как будто из-под земли, какие-то люди, жахнула базука по джипу сопровождения - тогда Эрик Густафссон в панике вывернул руль и погнал по саванне, не разбирая дороги. Он, наверное, гнал бы и дальше, до самой Кинталы, но тут выяснилось, что, оказывается, пробит бензобак, горючего у него не осталось, так вот и застрял в проклятой деревне, хорошо еще, что сам трейлер при обстреле не вспыхнул.
- У вас, мистер, есть связь с командованием миротворческих сил? - спросил он.- Или собственный транспорт, или какое-нибудь прикрытие?
- Нет,- сказал я.
Вероятно, он полагал, что я вызову сейчас звено истребителей. А быть может, и танковую колонну, чтобы доставить его в Кинталу.
Он мне мешал.
Я опять сел на корточки перед коричневым стариком и спросил - на наречии, в котором звенели гортанные тугие согласные:
- Скажи мне, мудрый, идущий к закату, почему твоя душа так темна, почему я не слышу в ней отклика одинокому путнику и почему мудрость мира не светит каждому, пришедшему из Великой саванны?
Ответ я уже получил. Но я не был пока убежден, что 'червяк' был именно формой ответа. Я во всяком случае ждал чего-то иного.
- Скажи мне, мудрый…
Старик, однако, молчал. А когда я осторожно коснулся его коленей, чтоб согласно местным обычаям выразить уважение, он чуть вытянулся, будто пронзенный электротоком, и скрипуче, как старое дерево, произнес:
- Стань прахом…
Это было одно из самых сильных проклятий. 'Стань прахом' - то есть, умри. Значит, я в первый раз не ошибся с истолкованием.
- Мудрый, ответь мне…
- Стань прахом…
Не было смысла продолжать разговор.
Между тем, шофер, взиравший на нас, совсем потерял терпение.
- Что вам говорит это чучело? - требовательно спросил он.- Мистер, как-вас-там, чем вы тут занимаетесь?
Я выпрямился.
- Он проклинает нас…
- Ну и пошел он к черту! - Шофер сжал кулаки.- Я вам полчаса, наверно, мистер, втолковываю. Нападение на гуманитарный конвой, нам надо отсюда уматывать. Кто вы, врач? У вас есть какая-нибудь машина? Дьявол вас побери, вам что - жить не хочется?..
Волосы и глаза и у него были белые. А вся кожа лица - как у вареного рака.
Вероятно, он не остерегся на солнце.
- Я боюсь, что ничем не смогу вам помочь,- сказал я.- Транспорта у меня не имеется, связи, соответственно, тоже нет. Я вообще не отсюда - как бы объяснить вам попроще? Постарайтесь укрыться, быть может, продержитесь до прихода спасателей…
Шофер тяжело задышал.
- Что вы такое, мистер, городите? Вы хотите сказать, что бросите меня здесь?
- Весьма сожалею…
- Мистер, постойте!
Полный бешенства и испуга он двинулся на меня. Его крепкие кулаки поднялись, точно готовясь к удару. А в одном из них был зажат молоток.
И железное рыло, как в лихорадке, подпрыгивало.
- Это вам не поможет,- внятно сказал я.- Я действительно ничего не могу для вас сделать. Разве что спросить напоследок: есть ли у вас какое-нибудь существенное желание? Что-нибудь такое, чего вы хотели бы в жизни больше всего. Может быть, связанное не с вами, а - со всем человечеством. Вы меня понимаете?..
Шофер стиснул зубы.
- Издеваешься? - низким сдавленным голосом спросил он.- Из политиков, что ли, из этих, которые здесь - советниками? В колледже, что ли, своем обучался вранью? Ничего-ничего, ты сейчас заговоришь по-другому…
Он набычился, вероятно, готовясь кинуться на меня. Его плотное, как из теста, лицо задвигалось всеми мускулами. Я заметил бесцветную шкиперскую бородку на скулах. В ту же минуту заурчал, приближаясь, мотор, и на улицу выкатил джип, набитый солдатами.
Они были в пятнисто-серых комбинезонах, чернокожие, сливающиеся с однообразной саванной. Все они сжимали в руках автоматы, а к головам привязаны были пучки жестких трав. Тоже, видимо, для маскировки. И они четко знали, что им следует делать: двое тут же принялись сбивать с трейлера плоский замок, а цепочка других неторопливо пошла по деревне - и сейчас же от хижин поплыл, нарастая, удушливый дым.
Заквохтала и стихла курица, наверное, со свернутой шеей.
Я услышал, как солдаты негромко переговариваются:
- Это же - священная курица, зря ты так… Ничего, в горшке она будет не хуже обычной… Мембе говорил, что священных животных трогать нельзя… Ничего - это она для орогов священная… Смотри, Мембе - колдун… А мне наплевать на Мембе…
Затрещали в огне сухие тростниковые стены.
