Маша Стрельцова
Невеста Люцифера
'..Положи меня, как печать на сердце твое,
как перстень на руку твою
— ибо крепка как смерть, любовь,
и стрелы ее — стрелы огненные…'
* * *
Я почувствовал, как мои ресницы резко взметнулись ввысь, открывая глаза — и проснулся. Темнота вокруг меня была наполнена жизнью и движением. Я слышал звук, с которым оседали на пол мельчайшие пылинки. Слышал, как ночные бабочки за окном быстро — быстро взмахивают белесыми крыльями.
Я протянул руку — и одна из них, преодолев границы распахнутого окна, села мне на мизинец. Моя кожа ощутила, как мерзко перебирает по ней лапками насекомое, и я брезгливо скинул на пол эту тварь.
Тварь Божия…
Как и я.
Я проследил, как бабочка, не достигнув пола, расправила крылышки и снова полетела за окно к своим подружкам. Вспомнил, что код бабочек писал именно я и был тогда немного не в духе. Крылья решены неплохо, но вот все остальное — ниже критики.
После этой мысли я сел и сжал руками виски. Какие к чёрту бабочки…
Мне опять снились сны.
Последний раз это было давно, настолько давно, что я и не припомню, в каком веке. Я всегда с интересом их просматриваю. Мне нравится после пробуждения цинично препарировать сновидения, раскладывать их по составляющим, насмехаясь таким образом над той информацией, что они несли.
Сегодняшний был не такой как все. Со странной тоской я чувствовал, как вопреки моей воле росток доверчивой и беззащитной надежды пробивает броню, которой я заковал свое сердце.
«К черту», — покачал я головой и встал с кровати. Нащупал впотьмах на столике забытую кем-то пачку сигарет и сделал совершенно несвойственную мне вещь.
Я закурил.
Закурил, наслаждаясь самим процессом. Мне понравилось выдувать дым аккуратными колечками и следить, как они уплывают к потолку. Понравилась легкая тошнота. Ведь все это было составляющими одного процесса — греха. Потом взгляд упал на неизменный томик Библии рядом с камином. Как любезно с Его стороны не затруднять меня. Протянув руку, я привычно скинул книгу в затухающий огонь.
— Кстати, Боже — а где в Библии запрещено курение? — небрежно спросил я в пустоту.
Бог промолчал.
Думаю, Он просто не смог привести аргументов. И неудивительно — Библию я всегда знал лучше Него — тогда. Теперь уже начинаю забывать. Мне противно ее читать после всего что случилось.
Добрый Боженька…
Миф для наивных глупцов.
— Люци, с кем ты разговариваешь? — раздался сонный девичий голос со стороны моей кровати.
— Спи, котенок, — ровно ответил я.
Я привык называть всех девушек этим ласковым и безличным прозвищем — заранее ожидая, что имена их помнить мне долго не понадобится.
Моя девушка проворчала что-то и затихла. Моя девушка — как интересно… То, что мы пару месяцев занимаемся с ней сексом — обозначается лишь условной принадлежностью друг к другу. Никто не требует покрыть грех женитьбой. Никто не собирается закидать ее камнями, как падшую женщину. Впрочем, меня это устраивало. Нынешняя «моя» как и остальные обладала тонким нежным лицом, слегка простоватым и бледным. И у неё, разумеется, были длинные, ниже поясницы светлые волосы. Иногда я отстраненно думал — надо же, Рахиль была еврейкой — а выглядела как славянка. Последствия Вавилонской башни.
Каждый раз, когда я видел подобную девушку — увы, подобный тип сейчас редок, — я вспыхивал как спичка, горя странной и безумной надеждой. Я пытался нежными поцелуями выманить ее душу и посмотреть ее в просвет, как проверяют водяные знаки подлинности на купюре. Я вонзался в ее тело, надеясь, что хотя бы в момент оргазма она перестанет себя контролировать — и покажется…
Только каждый раз это было не то…
Вместо золотой жилы я видел обычный песок — у кого-то ярче и крупней, у кого — то — серей.
И я бы не стал обращать внимания и на этот сон, если бы в нем не мелькнуло такое же бледное и простоватое лицо в обрамлении светлых волос.
Хм…
Он знает, на чем меня подловить.
Я тщательно докурил сигарету, бросил окурок в камин.
Потом откинулся на спинку кресла, глядя на занявшуюся пламенем Библию и прокручивая сон. Я предпочитаю обозначать это именно как сон. Ведь всем известно — когда мы обращаемся к Богу — это молитва, а вот если Бог к нам — это уже шизофрения. Раньше, являясь ко мне, Он пытался взывать к моей совести и читал вариации на притчу о заблудшем сыне. Я был нужен Ему на небесах, очень нужен.
На этот раз Он, наконец, не стал мне предлагать блаженство небес. Поумнел, видимо. Он пошел другим путем. И если бы я не подозревал Бога в двойной игре — я бы согласился на его предложение не раздумывая.
'Люци, — сказал Он мне. — Люци… '
«Ну?» — поднял я во сне бровь, не желая наблюдать китайские церемонии. Обычно Господь любил затягивать сцены. Сначала Он объяснит, что я был Его возлюбленным сыном и подчеркнет этим глубину моего предательства. Потом Он…
« Люци, — скорбным тоном продолжил Господь. — Ты был возлюбленным сыном моим, но от красоты твоей и мудрости возгордилось сердце твое…».
«Я это в Библии уже прочитал, — насмешливо прервал его я и холодно взглянул в Его глаза: — Ты, я смотрю, уже и Сам в это веришь. Хочешь, чтобы я напомнил Тебе, что Ты на самом деле сделал, а???»
«Сын мой…», — важно начал Он.
«Я Тебе не сын. Ты что мне сказал??? Ты мне сказал — в Содоме и Гоморре ни одного праведного человека не осталось! Сказал???»
Я почти кричал, в ярости изливая на Него застарелую боль. Застарелую — но не утихшую.
«Как ты смеешь со мной так разговаривать?» — Господь взял себя в руки и громыхнул, как Ему и полагается по статусу.
«А как еще с подлецами разговаривают? — устало ответил я. — Ты знал, что Рахиль невинна — и Ты не вывел ее из Гоморры. И я — сжег ее. Своими руками — я ее сжег. Голливуд отдыхает — мой силуэт на фоне пламенеющего неба. И она видела, кто ее убивает… Что она чувствовала в этот момент, Боже? Какие были ее последние слова???».
Как же я в этот момент пожалел, что у Господа нет тела…
Что я не могу причинить Ему боль, простую физическую боль. Смять Его ребра, полить Его огнем и серой — и посмотреть, как Он будет заживо сгорать. Наверно, это очень, очень больно. И Рахиль, маленькая пятнадцатилетняя девочка просто не заслужила такой смерти. Причем — от меня…
Или из-за меня?
