подумал, что рыжая туманная стена слева – облачная поверхность Юпитера – стала заметно ближе.
В рубке было чисто. Михаил Антонович вымел осколки и теперь сидел на своем обычном месте, нахохлившись, в меховой куртке поверх комбинезона. Изо рта у него шел пар – в рубке было холодно. Быков сел в кресло, упер руки в колени и пристально поглядел сначала на штурмана, потом на Жилина. Штурман и Жилин ждали.
– Ты закрепил пробоины?– спросил Быков штурмана.
Михаил Антонович несколько раз кивнул.
– Есть шанс,– сказал Быков. Михаил Антонович выпрямился и шумно перевел дух. Жилин глотнул от волнения.– Есть шанс,– повторил Быков.– Но он очень маленький. И совершенно фантастичесикй.
– Говори, Алешенька,– тихо попросил штурман.
– Сейчас скажу,– сказал Быков и прокашлялся.– Шестнадцать процентов отражателя вышли из строя. Вопрос такой: можем ли мы заставить работать остальные восемьдесят четыре? Даже меньше, чем восемьдесят четыре, потому что процентов десять еще не контролируется – разрушена система контрольных ячеек.
Штурман и Жилин молчали, вытянув шеи.
– Можем,– сказал Быков.– Во всяком случае, можем попробовать. Надо скомпенсировать точку сгорания плазмы так, чтобы скомпенсировать асимметрию поврежденного отражаталя.
– Ясно,– сказал Жилин дрожащим голосом.
Быков поглядел на него.
– Это наш единственный шанс. Мы с Иваном займемся переориентацией магнитных ловушек. Иван вполне может работать. Ты, Миша, рассчитаешь нам новое положение точки сгорания в соответствии со схемой повреждения. Схему ты сейчас получишь. Это сумасшедшая работа, но это наш единственный шанс.
Он смотрел на штурмана, и Михаил Антонович поднял голову и встретился с ним глазами. Они отчетливо и сразу поняли друг друга. Что можно не успеть. Что там внизу в условиях чудовищного давления коррозия начнет разъедать корпус корабля и корабль может растаять, как рафинад в кипятке, раньше, чем они закончат работу. Что нечего и думать скомпенсировать асимметрию полностью. Что никто и никогда не пытался водить корабль с такой компенсацией, на двигателе, ослабленном по меньшей мере в полтора раза...
– Это наш единственный шанс,– громко сказал Быков.
– Я сделаю, Лешенька,– сказал Михаил Антонович.– Это нетрудно – рассчитать новую точку. Я сделаю.
– Схему мертвых участков я тебе сейчас дам,– повторил Быков.– И нам надо страшно спешить. Скоро начнется перегрузка, и будет очень трудно работать. А если мы провалимся очень глубоко, станет опасно включать двигатель, потому что возможна цепная реакция в сжатом водороде.– Он подумал и добавил:– и мы превратимся в газ.
– Ясно,– сказал Жилин. Ему хотелось начать сию же минуту, немедленно.
Михаил Антонович протянул руку с коротенькими пальцами и сказал тонким голосом:
– Схему, Лешенька, схему.
На панели аварийного пульта замигали три красных огонька.
– Ну вот,– сказал Михаил Антонович.– В аварийных ракетах кончилось горючее.
– Наплевать,– сказал Быков и встал.
Глава 4
Люди в бездне
1. Планетологи забавляются,
а штурман уличен в контрабанде
– З-заряжай,– сказал Юрковский. Он висел у перископа, втиснув лицо в замшевый нарамник. Он висел горизонтально, животом вниз, растопырив ноги и локти, и рядом плавали в воздухе толстый дневник наблюдений и авторучка. Моллар лихо откатил крышку казенника, вытянул из стеллажа обойму бомбозондов и, подталкивая ее сверху и снизу, с трудом загнал ее в прямоугольную щель зарядной камеры. Обойма медленно и бесшумно скользнула на место. Моллар накатил крышку, щелкнул замком и сказал:
– Готов, Вольдемар.
Моллар прекрасно держался в условиях невесомости. Правда, иногда он делал резкие неосторожные движения и повисал под потолком, и тогда приходилось стаскивать его обратно, и его иногда подташнивало, но для новичка, впервые попавшего в невесомость, он держался очень хорошо.
– Готов,– сказал Дауге от экзосферного спектрографа.
– З-залп,– скомандовал Юрковский.
Дауге нажал на спуск. «Ду-ду-ду-ду», – глухо заурчало в казеннике. И сейчас же – «тик-тик-тик» затрещал затвор спектрографа. Юрковский увидел в перископ, как в оранжевом тумане,сквозь который теперь проваливался «Тахмасиб», один за другим вспыхивали и стремительно уносились вверх белые клубки пламени. Двенадцать вспышек, двадцать лопнувших бомбозондов, несущих мезонные излучатели.
– С-славно,– сказал Юрковский.
За бортом росло давление. Бомбозонды рвались все ближе. Они слишком быстро тормозились.
Дауге громко говорил в диктофон, заглядывая в отсчетное устройство спектроанализатора:
– Молекулярный водород – восемьдесят один и тридцать пять, гелий – семь и одиннадцать, метан – четыре и шестнадцать, аммиак – один ноль один. Усиливается неотождествленная линия... Говорил им: поставьте считывающий автомат, неудобно же так...
– П-падаем,– сказал Юрковский.– Как мы п-падаем... М-метана уже только ч-четыре...
Дауге, ловко поворачиваясь, снимал отсчеты с приборов.
– Пока Кангрен прав,– сказал он.– Ну вот, батиметр уже отказал. Давление триста атмосфер. Больше нам давление не мерять.
– Ладно,– сказал Юрковский.– З-заряжай.
– Стоит ли?– Сказал Дауге.– Батиметр отказал. Синхронизация будет нарушена.
– Д-давай попробуем,– сказал Юрковский.– З-заряжай.
Он оглянулся на Моллара. Моллар тихонько раскачивался под потолком, грустно улыбаясь.
– Стащи его, Григорий,– сказал Юрковский.
Дауге привстал, схватил Моллара за ногу и стащил вниз.
– Шарль,– сказал он терпеливо.– Не делайте порывистых движений. Зацепитесь носками вот здесь и держитесь.
Моллар тяжело вздохнул и откатил крышку казенника. Пустая обойма выплыла из зарядной камеры, стукнула его в грудь и медленно полетела к Юрковскому. Юрковский увернулся.
– О, опьять!– сказал Моллар виновато.– Простите, Володья. О, этот невесомость!
– З-заряжай, заряжай,– сказал Юрковский.
– Солнце,– сказал вдруг Дауге.
Юрковский припал к перископу. В оранжевом тумане на несколько секунд появился смутный красноватый диск.
– Это последний раз,– сказал Дауге, кашлянув.
