– Изверг!– воскликнул Дауге.
– Без-здельники,– сказал Быков.
– Это он,– сказал Дауге трагическим голосом.– Посмотри на его лицо, Владимир! Палач!
– Я говорю совершенно серьезно, Алексей,– сказал Юрковский.– Где моя Варечка?
– Знаете что, планетологи,– сказал Быков.– Подите вы к черту!
Он выпятил челюсть и прошел в рубку. Дауге сказал вслед:
– Он спалил варечку в реакторе.
Быков с гулом захлопнул за собой люк.
В рубке было тихо. На обычном месте за столом у вычислителя сидел штурман Михаил Антонович Крутиков, подперев пухлым кулачком двойной подбородок. Вычислитель негромко шелестел, моргая неоновыми огоньками контрольных ламп. Михаил Антонович посмотрел на капитана добрыми глазками и сказал :
– Хорошо поспал, Лешенька?
– Хорошо,– сказал Быков.
– Я принял пеленги с Амальтеи,– сказал Михаил Антонович.– Они там уж так ждут, так ждут...– Он покачал головой.– Представляешь, Лешенька, у них норма: двести граммов галет и пятьдесят граммов шоколада. И хлорелловая похлебка. Триста граммов хлорелловой похлебки. Это же так невкусно.
«Тебя бы туда,– подумал Быков.– То-то похудел бы, толстяк». Он сердито посмотрел на штурмана и не удержался – улыбнулся. Михаил Антонович, озабоченно выпятив толстые губы, рассматривал разграфленный лист голубой бумаги.
– Вот, Лешенька,– сказал он.– Я составил финиш-программу. Проверь, пожалуйста.
Обычно проверять курсовые программы, составленные Михаилом Антоновичем, не стоило. Михаил Антонович по-прежнему оставался самым толстым и самым опытным штурманом межпланетного флота.
– Потом проверю,– сказал Быков. Он сладко зевнул, прикрывая рот ладонью.– Вводи программу в киберштурман.
– Я, Лешенька, уже ввел,– виновато сказал Михаил Антонович.
– Ага,– сказал Быков.– Ну что ж, хорошо. Где мы сейчас?
– Через час выходим на финиш,– ответил Михаил Антонович.– Пройдем над северным полюсом Юпитера,– слово «Юпитер» он произнес с видимым удовольствием,– на расстоянии двух диаметров, двести девяносто мегометров. А потом – последний виток. Можно считать, мы уже прибыли, Лешенька...
– Расстояние считаешь от центра Юпитера?
– Да, от центра.
– Когда выйдем на финиш, будешь каждые четверть часа давать расстояние от экзосферы.
– Слушаюсь, Лешенька,– сказал Михаил Антонович.
Быков еще раз зевнул, с досадой потер кулаками слипающиеся глаза и пошел вдоль пульта аварийной сигнализации. Здесь все было в порядке. Двигатель работал без перебоев, плазма поступала в рабочем ритме, настройка магнитных ловушек держалась безукоризннено. За магнитные ловушки отвечал бортинженер Жилин. « Молодчина, Жилин,– подумал Быков.– Отлично отрегулировал, малек».
Быков остановился и попробовал, чуть меняя курс, сбить настройку ловушек. Настройка не сбивалась. Белый зайчик за прозрачной пластмассовой пластинкой даже не шевельнулся. «Молодчина, малек,»– снова подумал Быков. Он обогнул выпуклую стену – кожух фотореактора. У комбайна контроля отражателя стоял Жилин с карандашом в зубах. Он упирался обеими руками в края пульта и едва заметно отплясывал чечетку, шевеля могучими лопатками на согнутой спине.
– Здравствуй, Ваня,– сказал Быков.
– Здравствуйте, Алексей Петрович,– сказал Жилин, быстро обернувшись. Карандаш выпал у него из зубов, и он ловко поймал его на лету.
– Как отражатель?– спросил Быков.
– Отражатель в порядке,– сказал Жилин, но Быков все-таки нагнулся над пультом и потянул плотную синию ленту записи контрольной системы.
Отражатель – самый главный и самый хрупкий элемент фотонного привода, гигантское параболическое зеркало, покрытое пятью слоями сверхстойкого мезовещества. В зарубежной литературе отражатель часто называют «сэйл» – парус. В фокусе параболоида ежесекундно взрываются, превращаясь в излучение, миллионы порций дейтериево-тритиевой плазмы. Поток бледного лиловатого пламени бьет в поверхность отражателя и создает силу тяги. При этом в слое мезовещества возникают исполинские перепады температур, и мезовещество постепенно – слой за слоем – выгорает. Кроме того, отражатель непрерывно разъедается метеоритной коррозией. И если при включенном двигателе отражатель разрушится у основания, там, где к нему примыкает толстая труба фотореактора, корабль превращается в мгновенную бесшумную вспышку. Поэтому отражатели фотонных кораблей меняют через каждые сто астрономических единиц полета. Поэтому контролирующая система непрерывно замеряет состояние рабочего слоя по всей поверхности отражателя.
– Так,– сказал Быков, вертя в пальцах ленту.– Первый слой выгорел.
Жилин промолчал.
– Михаил!– окликнул Быков.– Ты знаешь, что первый слой выгорел?
– Знаю, Лешенька,– отозвался штурман.– А что ты хочешь? Оверсан, Лешенька...
«Оверсан», или «прыжок через Солнце», производится редко и только в исключительных случаях – как сейчас, когда на «Джей-станциях» голод. При оверсане между старт-планетой и финиш-планетой находится Солнце – расположение очень невыгодное с точки зрения «прямой космогации». При оверсане фотонный двигатель работает на предельных режимах, скорость корабля доходит до шести-семи тысяч километров в секунду и на приборах начинают сказываться эффекты неклассической механики, изученные пока очень мало. Экипаж почти не спит, расход горючего и отражателя громаден, и в довершение всего корабль, как правило, подходит к финиш-планете с полюса, что неудобно и осложняет посадку.
– Да,– сказал Быков.– Оверсан. Вот тебе и оверсан.
Он вернулся к штурману и поглядел на расходомер горючего.
– Дай-ка мне копию финиш-программы, Миша,– сказал он.
– Одну минутку, Лешенька,– сказал штурман.
Он был очень занят. По столу были разбросаны голубые листки бумаги, негромко гудела полуавтоматическая приставка к электронному вычислителю. Быков опустился в кресло и прикрыл веки. Он смутно видел, как Михаил Антонович, не отрывая глаз от записей, протянул руку к пульту и, быстро переставляя пальцы, пробежал по клавишам. Рука его стала похожа на большого белого паука. Вычислитель загудел громче и остановился, сверкнув стоп-лампочкой.
– Что тебе, Лешенька?– спросил штурман, глядя в свои записи.
– Финиш-программу,– сказал Алексей Петрович, еле разлепляя веки.
Из выводного устройства выползла табулограмма, и Михаил Антонович вцепился в нее обеими руками.
– Сейчас,– сказал он торопливо.– Сейчас.
У Быкова сладко зашумело в ушах, под веками поплыли желтые огоньки. Он уронил голову на грудь.
– Лешенька,– сказал штурман. Он потянулся через стол и похлопал Быкова по плечу.– Лешенька, вот программа...
Быков вздрогнул, дернул головой и посмотрел по сторонам. Он взял исписанные листки.
– Кхе-кхм...– откашлялся он и пошевелил кожей на лбу.– Так. Опять тэта-алгоритм...– Он сонно уставился в записи.
– Принял бы ты, Лешенька, спорамин,– посоветовал штурман.
– Подожди,– сказал Быков.– Подожди. Это что еще такое? Ты что, с ума сошел, штурман?
Михаил Антонович вскочил, обежал вокруг стола, и нагнулся над плечем Быкова.
– Где, где?– спросил он.
– Ты куда летишь?– ядовито спросил Быков.– Может быть, ты думаешь, что летишь на седьмой полигон?
