были обшиты черным деревом, на высоте пяти метров проходила галерея с балюстрадой. С раскидистого потолка грустно улыбались одними губами розовые белокурые ангелы. Почти всю площадь зала занимали ряды мягких кресел, обитых тисненой кожей и очень массивных на вид. В креслах, небрежно развалясь, располагались роскошно одетые люди, большей частью пожилые мужчины. Они смотрели в глубину зала, где на фоне черного глубокого бархата сияла ярко подсвеченная картина.
На нас никто не оглянулся. Дама проплыла в передние ряды, а я присел в кресло поближе к двери. Теперь я был почти совершенно уверен, что пришел сюда зря. В зале молчали и покашливали, от толстых сигар тянулись синеватые струйки дыма, многочисленные лысины покойно сияли под электрической люстрой. Я обратился к картине. Я неважный знаток живописи, но, по-моему, это был Рафаэль, и если не подлинный, то весьма совершенная копия.
Грянул густой медный удар, и в ту же секунду рядом с картиной возник высокий худой человек в черной маске, весь от шеи до ногтей облитый черным трико. За ним, прихрамывая, следовал горбатенький карлик в красном балахоне. В коротких вытянутых лапках карлик держал огромный, тускло отсвечивающий меч самого зловещего вида. Он замер справа от картины, а замаскированный человек выступил вперед и глухо заговорил:
- В соответствии с законами и установлениями благородного сообщества меценатов и во имя искусства святого и неповторимого, властью, данной мне вами, я рассмотрел историю и достоинства этой картины, и теперь…
- Прошу остановиться! - раздался позади меня резкий голос.
Все обернулись. Я тоже обернулся и увидел, что на меня в упор глядят трое молодых, видимо, очень сильных людей в изысканно старомодных костюмах. У одного в правой глазнице блестел монокль. Несколько секунд мы разглядывали друг друга, затем человек с моноклем, дернув щекой, уронил монокль. Я сейчас же встал. Они разом двинулись на меня, ступая мягко и неслышно, как кошки. Я попробовал кресло - оно было слишком массивное. Они кинулись. Я встретил их как мог, и сначала все шло хорошо, но очень быстро я понял, что у них кастеты, и еле успел увернуться. Я прижался спиной к стене и смотрел на них, а они, тяжело дыша, смотрели на меня. Их еще оставалось двое. В зале покашливали. С галереи по деревянной лестнице поспешно спускались еще четверо, ступеньки скрипели и визжали на весь зал. Плохо дело, подумал я и бросился на прорыв.
Это была тяжелая работа, совсем как в Маниле, но там нас было двое. Уж лучше бы они стреляли, тогда бы я отобрал у кого-нибудь пистолет. Но они все шестеро встретили меня кастетами и резиновыми дубинками. Счастье еще, что было очень тесно. Левая рука у меня вышла из строя, когда четверо вдруг отскочили, а пятый окатил меня из плоского баллона какой-то холодной мерзостью. И сейчас же в зале погас свет.
Эти штучки были мне знакомы: теперь они меня видели, а я их - нет. И мне бы, наверное, пришел конец, но тут какой-то дурак распахнул дверь и жирным басом провозгласил: «Прошу прощения, я ужасно опоздал и так сожалею…» Я ринулся на свет по падающим телам, смел с ног опоздавшего, пролетел через вестибюль, вышиб парадную дверь и, придерживая левую руку правой, пустился бежать по песчаной дорожке. Никто меня не преследовал, но я пробежал две улицы, прежде чем догадался остановиться.
Я повалился на газон и долго лежал в жесткой траве, хватая ртом теплый парной воздух. Сразу собрались любопытные. Они стояли полукругом и глазели с жадностью, даже не переговаривались. «Пошли вон…» - сказал я, наконец, поднимаясь. Они поспешно разошлись. Я постоял, соображая, где нахожусь, а затем побрел домой. На сегодня с меня было достаточно. Я так ничего и не понял, но с меня было вполне достаточно. Кто бы они ни были, эти члены благородного сообщества меценатов, - тайные поклонники искусства, или недобитые аристократы-заговорщики, или еще кто-нибудь, - дрались они больно и беспощадно, и самым большим дураком у них в зале был все-таки, по-видимому, я.
Я миновал площадь, где опять размеренно вспыхивали цветные плафоны и сотни истерических глоток орали: «Дрож-ка! Дрож-ка!» И этого с меня хватит. Приятные сны, конечно, всегда лучше неприятной действительности, но живем-то мы не во сне… В заведении, куда меня проводила Вузи, я выпил бутылку ледяной минеральной воды, поглазел, отдыхая, на наряд полиции, мирно расположившейся у стойки, потом вышел и свернул на свою Пригородную. За левым ухом у меня наливалась гуля величиной с теннисный мяч. Меня покачивало, и я шел медленно, держась поближе к изгороди. Потом я услыхал за спиной стук каблуков и голоса.
- …Твое место было в музее, а не в кабаке!
- Ничего подобного… Я не пьян. Как в-вы не понимаете, всего одна бутылка м-мозеля…
- Гадость какая! Напился, подцепил девку…
- При чем здесь девка? Это одна н-натурщица…
- Подрался из-за девки, заставил нас драться из-за девки…
- К-какого черта вы верите им и не верите мне?
- Да потому, что ты пьян! Ты подонок, такой же, как они, даже хуже…
- Ничего! Того мер-рзавца с браслетом я оч-чень хорошо запомнил… Не держите меня! Я сам пойду!…
- Ничего ты, братец, не запомнил. Очки с тебя сбили моментально, а без очков ты не человек, а слепая кишка… Не брыкайся, а то в фонтан!
- Я тебя предупреждаю, еще одна такая выходка, и мы тебя выгоним. Пьяный культуртрегер - какая гадость!
- Да не читай ты ему морали, дай человеку проспаться…
- Р-ребята! Вот он, м-мерзавец!…
Улица была пуста, и мерзавцем, очевидно, был я. Я уже мог сгибать и разгибать левую руку, но мне было еще очень больно, и я остановился, чтобы пропустить их. Их было трое. Это были молодые парни в одинаковых каскетках, сдвинутых на глаза. Один, плотный и приземистый, явно веселясь, очень крепко держал под руку другого, мордастого, с разболтанными движениями и неожиданными порывами. Третий, худой и длинный, с узким темным лицом, шел поодаль, держа руки за спиной. Поравнявшись со мной, разболтанный верзила решительно затормозил. Приземистый парень попытался сдвинуть его с места, но тщетно. Длинный прошел несколько шагов и тоже остановился, нетерпеливо глядя через плечо.
- Попался с-скотина! - заорал пьяный, порываясь схватить меня за грудь свободной рукой.
Я отступил к забору и сказал, обращаясь к приземистому:
- Я вас не трогал.
- Перестань безобразничать! - резко сказал длинный издали.
- Я тебя а-атлично запомнил! - орал пьяный. - От меня не уйдешь! Я с тобой посчитаюсь!
Он рывками надвигался на меня, волоча за собой приземистого, который вцепился в него, как полицейский бульдог.
- Да это не тот! - уговаривал приземистый, которому было очень весело. - Тот же на дрожку пошел, а этот трезвый…
- М-меня не обманешь…
- Предупреждаю в последний раз, мы тебя выгоним!
- Испугался, мер-рзавец! Браслет снял!
- Ты же его не видишь! Ты же без очков, балда!…
- Я все а-атлично вижу!… А если даже и не тот…
- Прекрати, наконец!…
Длинный все-таки подошел и вцепился в пьяного с другой стороны.
- Да проходите вы! - сказал он мне раздраженно. - Что вы, в самом деле, тут остановились? Пьяного не видели?
- Не-ет, от меня не уйдешь!
Я пошел своей дорогой. До дома было уже недалеко. Компания шумно тащилась следом.
- Если угодно, я его насквозь в-вижу! Царь пр-рироды… Напился до р-рвоты, н-набил кому-нибудь мор-рду, сам получил как следует, и н-ничего ему больше не надо… Пу-пустите, я ему навешаю по чавке…
- До чего ты докатился, ведем тебя, как гангстера…
- А ты меня не в-веди!… Я их ненавижу!… Дрожки… Водки… Бабы… Студень безмозглый…
