Кондратьев молчал, закрыв глаза, с наслаждением ощущая, как отступает, затихает, исчезает сумасшедшая боль.
- Может быть, мне лучше уйти? - сказал Женя, озираясь.
Боль исчезла. Труба бесшумно ушла наверх, люк в потолке закрылся.
- Нет-нет, - сказал Кондратьев. - Это просто процедура. Сядь, Женя.
Он попытался вспомнить, о чем говорил Женя. Да, повесть-очерк «За световым барьером». О рейсе «Таймыра». О попытке проскочить световой барьер. О катастрофе, которая перенесла «Таймыр» через столетие…
- Слушай, Евгений, - сказал Кондратьев. - Они понимают, что случилось с нами?
- Да, конечно, - сказал Женя.
- Ну?
- Гм, - сказал Женя. - Они это, конечно, понимают. Но нам от этого не легче. Я, например, не могу понять, что они понимают.
- А все-таки?
- Я рассказал им всё, и они заявили: «Понятно. Сигма-деритринитация».
- Как? - сказал Кондратьев.
- Де-ри-три-ни-та-ци-я. Сигма притом.
- Тирьямпампация, - пробормотал Кондратьев. - Может быть, они еще что-нибудь заявили?
- Они мне прямо сказали: «Ваш 'Таймыр' подошел вплотную к световому барьеру с легенным ускорением и сигма-деритринитировал пространственно-временной континуум». Они сказали, что нам не следовало прибегать к легенным ускорениям.
- Так, - сказал Кондратьев. - Не следовало, значит, прибегать, а мы тем не менее прибегли. Дери… тери… Как это называется?
- Деритринитация. Я запомнил с третьего раза. Одним словом, насколько я понял, всякое тело у светового барьера при определенных условиях чрезвычайно сильно искажает форму мировых линий и как бы прокалывает риманово пространство. Ну… это приблизительно то, что предсказывал в наше время Быков-младший. («Ага», - сказал Кондратьев.) Это прокалывание они называют деритринитацией. У них все корабли дальнего действия работают только на этом принципе. Д-космолеты. («Ага», - снова сказал Кондратьев.) При деритринитации особенно опасны эти самые легенные ускорения. Откуда они берутся и в чем их суть - я совершенно не понял. Какие-то локальные вибрационные поля, гиперпереходы плазмы и так далее. Факт тот, что при легенных помехах неизбежны чрезвычайно сильные искажения масштабов времени. Вот это и случилось с нашим «Таймыром».
- Деритринитация, - печально сказал Кондратьев и закрыл глаза.
Они помолчали. «Плохо дело, - подумал Кондратьев. - Д-космолеты. Деритринитация. Этого мне никогда не одолеть. И сломанная спина».
Женя погладил его по щеке и сказал:
- Ничего, Сережа. Я думаю, со временем мы во всем разберемся. Конечно, придется очень много учиться…
- Переучиваться, - прошептал Кондратьев, не открывая глаз. - Не обольщайся, Женя. Переучиваться. Все с самого начала.
- Ну что же, я не прочь, - сказал Женя бодро. - Главное - захотеть.
- Хотеть - значит мочь? - ядовито осведомился Кондратьев.
- Вот именно.
- Это присловье придумали люди, которые могли, даже когда не хотели. Железные люди.
- Ну-ну, - сказал Женя. - Ты тоже не бумажный. Вот слушай. На прошлой декаде я познакомился с одной молодой женщиной…
- Вот как? - сказал Кондратьев. (Женя очень любил знакомиться с молодыми женщинами.)
- Она языковед. Умница, чудесный, изумительный человек.
- Ну разумеется, - сказал Кондратьев.
- Дай мне сказать, Сергей Иванович. Я все понимаю. Ты боишься. А здесь нельзя быть одиноким. Здесь не бывает одиноких. Поправляйся скорее, штурман. Ты киснешь.
Кондратьев помолчал, потом попросил:
- Евгений, будь добр, подойди к окну.
Женя встал и, неслышно ступая, подошел к огромному - во всю стену - голубому окну. В окне Кондратьев не видел ничего, кроме неба. Ночью окно было похоже на темно-синюю пропасть, утыканную колючими звездочками, и раз или два штурман видел, как там загорается красноватое зарево - загорается и быстро гаснет.
- Подошел, - сказал Женя.
- Что там?
- Там балкон.
- А дальше?
- А под балконом площадь, - сказал Женя и оглянулся на Кондратьева.
Кондратьев насупился. Даже Женька не понимает. Одинок до предела. До сих пор не знает ничего. Ничего. Он не знает даже, какой пол в его комнате, почему все ступают по этому полу совершенно бесшумно. Вчера вечером штурман попытался приподняться и осмотреть комнату и сразу свалился в обморок. Больше он не делал попыток, потому что терпеть не мог быть без сознания.
- Вот это здание, в котором ты лежишь, - сказал Женя, - это санаторий для тяжелобольных. Здание шестнадцатиэтажное, и твоя комната…
- Палата, - проворчал Кондратьев.
- …и твоя комната находится на девятом этаже. Балкон. Кругом горы - Урал - и сосновый лес. Отсюда я вижу, во-первых, второй такой же санаторий. Это километрах в двадцати. Дальше там Свердловск, до него километров сто. Во-вторых, вижу стартовую площадку для птерокаров. Ах, право, чудесные машины. Там их сейчас четыре. Так. Что еще? В-третьих, имеет место площадь-цветник с фонтаном. Возле фонтана стоит какой-то ребенок и, судя по всему, размышляет, как бы удрать в лес…
- Тоже тяжелобольной? - спросил штурман с интересом.
- Возможно. Хотя мало похоже. Так. Удрать ему не удается, потому что его поймала одна голоногая тетя. Я уже знаком с этой тетей, она работает здесь. Очень милая особа. Ей лет двадцать. Давеча она спрашивала меня, не был ли я, случайно, знаком с Норбертом Винером и с Антоном Макаренко. Сейчас она тащит тяжелобольного ребенка и, по-моему, воспитывает его на ходу. А вот снижается еще один птерокар. Хотя нет, это не птерокар… А ты, Сережа, попросил бы у врача стереовизор.
- Я просил, - сказал штурман мрачно. - Он не разрешает.
- Почему?
- Откуда я знаю?
Женя вернулся к постели.
- Все это суета сует, - сказал он. - Все ты увидишь, узнаешь и перестанешь замечать. Не нужно быть таким впечатлительным. Помнишь Кёнига?
- Да?
- Помнишь, как я рассказывал ему про твою сломанную ногу, а он громко кричал с великолепным акцентом: «Ах, какой я впечатлительный! Ах!»
Кондратьев улыбнулся.
- А наутро я пришел к тебе, - продолжал Женя, - и спросил, как дела, а ты злобно ответил, что провел «разнообразную ночь».
- Помню, - сказал Кондратьев. - И вот здесь я провел много разнообразных ночей. И сколько их еще впереди.
- Ах, какой я впечатлительный! - немедленно закричал Женя.
Кондратьев опять закрыл глаза и некоторое время лежал молча.
- Слушай, Евгений, - сказал он, не открывая глаз. - А что тебе сказали по поводу твоего искусства водить звездолет?
Женя весело засмеялся.
