— Да, Преподобная Матушка, я запомню.
Наконец, ему позволили уйти, досыта накормив предостережениями касательно горестного состояния мира. Люк Кэптхорн уже давно вернулся в Приют, но Преподобная Матушка посчитала, что Габриэль вполне может обойтись без проводника, и самостоятельно пойдет, куда ему положено. И действительно, он достаточно наслушался ее наставлений и достаточно нашпионил для одного вечера, поэтому с удовольствием отправился прямиком в Приют. И к полной его неожиданности на самом темном участке тропы, на полпути между двумя зданиями, из-за деревьев молча выступила Моруэнна и встала перед ним.
Моруэнна ничуть не походила на сестер, и еще меньше на округлую миссис Кэптхорн или угловатую миссис Мурррел. Она выглядела намного моложе любой из них. У нее были длинные светлые волосы и белое платье, похожее на те, которые он видел на картинках с изображениями ангелов, оно было легким, и казалось сотканным из воздуха.
— Гаэбриэль, — обратилась она к нему негромко, — что тебе сказал мистер Харкендер? Он сказал, что заберет тебя?
— Возможно, — ответил мальчик с запинкой, слова застревали в горле. — Не знаю.
— Не бойся, — произнесла она. — Он не желает тебе добра, но мы не позволим тебя забрать. Пожалуйста, не бойся.
В ее словах не было ничего зловещего, но почувствовал, что в ее словах кроется тайный страх. Она беспокоилась за него, но старалась не напугать.
— Кто ты, Моруэнна? — Спросил он шепотом. — Ты призрак? — Он не верил в них, но, несмотря на это, все-таки спросил. Он не верил и в то, что она ангел. Не могли ангелы запросто гулять по земле, как бы не старались сестры убедить его в том, что такое возможно. Но он не знал, что она такое, и почему явилась, чтобы пообещать ему спасение.
— Я Моруэнна, — ответила она терпеливо. — Пожалуйста, не бойся. Я приду к тебе снова, прежде чем мистер Харкендер решит тебя забрать. Мы твои друзья, и мы защитим тебя от опасности. Будь готов, Габриэль, теперь мы придем за тобой очень скоро, обещаю тебе.
В ее словах было такое загадочное очарование, такое дивное волшебство, что он страстно захотел ей верить, и поверил. Но при этом он понимал, то многое, чего она ему не отрывает, еще более загадочно и необыкновенно. Он страстно желал пойти за ней прямо сейчас, потому что она была так красива и таинственна, но тоненький голосок сомнения внутри него, останавливал. Это был не демон, а его собственный внутренний голос. Возможно, шептал этот голос, она послана к нему как раз потому, что так красива, и что ей невозможно отказать.
— Я буду готов, — пообещал он, хотя в горле у него все еще оставался комок, из-за которого обещание прозвучало нетвердо.
И она исчезла так же внезапно, как появилась. Как будто повернулась кругом и пропала за потайной дверцей во тьме. Но, когда он поглядел в другом направлении, где на миг полная луна осветила клочок голой земли, он увидел что-то большое и очень светлое, скользящее прочь легко и естественно.
Это могла быть только бродячая собака, потому что даже Габриэль Гилл знал, что в Англии нет волков, кроме, может быть, Лондонских оборотней.
4
В ту ночь он крепко спал в своей жесткой холодной и влажной постели, и его посещали удивительно странные и очень яркие сновидения. Совсем недавно такие грезы стали для него делом обычным, и он считал, что таким способом его внутреннее око совершенствуется и упражняется в силе видения, постепенно становясь все зорче. Он быстро понял, что не все вещи, которые показывает его внутренний взор, реальны в точном понимании этого слова. Например, странные видения, вроде того, которое он сегодня разделил с сестрой Терезой, были болезненным порождением надежды, гордости, ужаса или тревоги. Но Габриэль был уверен, не все видения внутреннего ока были в таком роде. Чаще он, видел события и людей в их настоящем свете, и точно знал, что происходило прежде или происходит прямо сейчас, пока он наблюдает. Ему всегда надо было быть настороже: только во сне это коварное и удивительное шестое чувство показывало истинное значение мимолетных впечатлений, которые он получал, бодрствуя.
Нынче ночью главным действующим лицом его сновидений был Джейкоб Харкендер, что, в сущности, его ничуть не озадачило. Он уже остро осознавал связь, установившуюся между ним и его благодетелем в миг, когда ему открылось, что Харкендер тоже один из одержимых. В то время, как физическое тело Габриэля мирно покоилось на своей жесткой постели в Приюте, его душа, навеки связанная с демоном незримыми и нерасторжимыми узами, отправилась блуждать по лабиринтам ночи.
И вот его расставшийся с телом дух оказался в престранном помещении на верху дома, дома Харкендера, как он предположил, увенчанного огромным полусферическим куполом из многоцветного стекла. Был ли в действительности у этого дома такой купол, Габриэль не знал, но необычная загадочная комната была так реальна, что он не усомнился в ее существовании. Под куполом, строго под центром сферы, стояло загадочное сооружение из кованого железа, назначения которого Гэбриэл не знал и даже не мог предположить. По какой-то совершенно необъяснимой причине, оно навело его на мысли о паутине, и если так, то Джейкоб Харкендер, видимо, угодил в нее, поскольку был привязан к ее ободку крепкими витыми шнурами, охватывавшими запястья. Харкендер был полностью обнажен; глаза его были закрыты, он разговаривал сам с собой негромко и мерно, как будто повторял вслух некую давно заученную покаянную молитву.
За Харкендером наблюдали другие, и одной из них была миссис Муррелл. Габриэля оказалось легче соприкоснуться с мыслями миссис Муррелл, чем понять о каких материях рассуждает Харкендер. Он улавливал непростые чувства, и его изумило открытие, что в этой невероятной путанице ее душевных движений острее всего угадывался некий род презрения.
Пол под ногами Харкендера был выложен невероятно крохотными изразцовыми плитками, образовывавшими огромную и хитрую диаграмму, в ее центре находилось сооружение из концентрических кругов, из которых и поднималась странная железная паутина. Внешний круг был окаймлен кроваво- красным мозаичным ореолом, его края походили по форме на лепестки роз, в стороны протянулись четыре отростка, подобных древесным стволам, и каждый заканчивался причудливой кроной из великого множества листьев. Далее круги делились на секции, и в каждую было вписано слово или символ. Внутренние круги были украшены более сложным орнаментом, который Габриэль разобрать не смог.
Мальчика безмерно завораживал и влек этот прихотливый рисунок, но он не смог почерпнуть никаких сведений о значении всего этого из водоворота мыслей и желаний миссис Муррелл. Видимо, Харкендер когда-то разъяснял ей значения символов, но она не очень интересовалась этим и не была достаточно внимательна во время объяснения, даже не пытаясь на нем сосредоточиться. Как обучающаяся магии, она прекрасно знала, что не подает ни малейших надежд.
Узор на куполе над головой Харкендера заметно уступал по сложности узору на полу, но тоже был довольно хитер. Габриэль решил, что в ясный день, когда светит яркое солнце, и на голубом небе нет ни облачка, разноцветие, образующиеся витражным куполом, преображает рисунок пола в восхитительный и непрерывно меняющийся узор. Но теперь было темно, и свет луны не шел в сравнение с пламенем четырех ярких фонарей, которые Харкендер поместил по углам комнаты на четырех оконечностях креста. Свет создавал в комнате причудливые тени. Миссис Муррелл поставила свое кресло так, что оказалась в самой густой тени. Она не пряталась, но предпочитала неприметность, ей доставляло удовольствие наблюдать за другими, не привлекая внимания к себе. Габриэль слышал, как раздается в ее памяти горестное эхо слов, сказанных ей однажды Харкендером, о том, что ее внутреннее око совершенно слепо. Оно забито, объяснил он, потребностью в заурядном житейском комфорте бренного человеческого бытия, от которых она не в силах отказаться.
Габриэль узнал, подслушивая мысли этой женщины, что она никогда не была согласна с мнением
