ли он лишить меня моего тела? Но он охотно согласился, что телом обладаю именно я и в случае какого- либо спора ему придется лететь туда, куда его везут. Я подумал, что, будь я на его месте, то очень возражал бы против полета в Течение Алкиона.
11
Второй полет был мало похож на первый. Днем раньше я устанавливал ограничители, чтобы исключить возможность выкачать из корабля все, на что он был способен. На этот раз все было по- настоящему — двигатели готовы к работе, а плазма — к истечению.
Небольшими порциями я набавлял импульсы в нормирующую систему, чтобы прочувствовать циклы подачи плазмы и приспособить свою нервную систему к этому ритму, прежде чем покинуть Землю.
Птица взмыла на вышке, словно неистово желала чистого пространства всю свою юную жизнь, и теперь ей предложили и она больше не в силах ждать. Я сбросил релаксационную сеть к моменту закрытия дюз, и волна энергии прокатилась через нервную цепь словно шок. Внезапно все ожило и вылилось в скачок. Птица и в самом деле теперь двигалась — не поднималась на всплеске двигателя или паря на крыльях, а перемещалась, внутренне свободная и потребляющая энергию.
Быстрее, быстрее, быстрее…
Земля мне была видна только как направляющая отметка. Даже солнце визуально превратилось в жалкую точку света.
— Отсчет времени готовности к тахионному переносу, — спокойно сказал я Ротгару. Я всегда выглядел перед взлетом спокойным. Он начал с двухсот, что я предвидел, — из осторожности. На секунду или две я расслабился, чтобы затем предельно собраться. Отсчет я игнорировал до тех пор, пока он не дошел до восьмидесяти, затем немного ускорил свои действия и увеличил в сети мощность, рывками подавая ее и отбирая назад. Релаксационное поле скачками начало возрастать.
Ротгар удерживал плазму в полном равновесии. Она текла ровно, словно большая река, несмотря на нагрузку, которую несла. Я пробежал пальцами по пульту управления, ощущая готовность ответить на малейшее давление. Осторожно повел корабль вдоль линии, которую мы вместе с дель Арко проложили для рабочего курса. Корабль двигался ровно, без каких-либо рывков по вине плазменного поля. Большая часть кораблей имела отклонения — теряла время и мощность — и постоянно барахлящие защитные поля. Но «Хохлатый Лебедь» двигался с грацией совершенства.
Отсчет достиг двадцати, а в руках у меня были время и мощность. Все в порядке — даже сомнения отсутствовали, что что-то может быть не так Я был уверен: корабль подчиняется мне и мы действуем как единое целое. Мы готовы.
Когда счет перешел на простые числа, релаксационное поле резко возросло и начало усиливаться. Под нагрузкой плазма пыталась вырваться, но мы с Ротгаром удерживали ее, заставляя плавно истекать. Правой рукой я прибавлял, а левой сдерживал подачу. Точно старался выдержать баланс, чтобы удержать истечение. Достигнув барьера Эйнштейна на границе досветовых и сверхсветовых скоростей, удерживать равновесие стало неимоверно сложно. Теперь необходимо было быть очень точным. Если я пережму, плазменное поле прорвется и истечет из системы. Если бы я ослабил напор, то мы потерпели бы неудачу с передачей, поскольку не совладали с нагрузкой течения.
Но отсчет достиг нуля, и времени на размышления у меня уже не было. Только рефлексы и интуиция. Нагрузка перераспределилась к ограничителю, и импульс резко бросил нас через барьер без фазовой вспышки. Каждое мгновение корабль оставался устойчивым. Плазма поддерживалась в совершенстве. Немедленно я успокоил распределяющее поле. Напор возрастал у меня в руках. В тахионном реверсе скорость возрастала экспоненциально, по мере того как я изменял эффективную массу. Я расслабился, на пяти тысячах дал кораблю возможность двигаться равномерно. Он лег на трассу, и вскоре мы были в открытом пространстве.
Я откинулся назад и закрыл глаза.
— Он движется намного быстрее, чем в прошлый раз, — услышал я голос дель Арко с большого расстояния. Меня охватило искушение изменить гравитационное поле в надежде, что он не успеет пристегнуться в кресле.
— Комментарии оставьте на потом, — сказал я. — Он будет делать то, что ему скажут.
Больше он ничего не сказал. Я осторожно отсоединил от себя капор, снял шлем, контакты с основания шеи. Расстегнул привязной ремень, но кресла не оставил. Настоящие пилоты никогда этого не делают, пока их корабль в космосе, — только жокеи на стандартных линиях.
— Пусть кто-нибудь принесет мне чашку кофе, — сказал я.
На какое-то время всем стало неловко от мысли дублировать стюарда. Палец в конце концов остановился на Джонни, Ив даже на мгновение не подумала, что место женщины в космосе — на кухне.
Я пристально оглядел приборы, но все было таким, каким ему и надлежало быть.
— Ну? — спросил дель Арко.
На мгновение я задержался с ответом.
— Теперь о’кей, — наконец сказал я.
Он был неимоверно горд за свои корабль, но старался не показывать этого слишком явно. Я же не собирался впадать в восторг и разыгрывать представление в честь достоинств и возможностей корабля.
Пока мы оставались в пределах Солнечной системы, я не мог использовать всех возможностей «Хохлатого Лебедя» для движения в глубоком пространстве. Постепенно я увеличивал скорость, сжимая приборы управления в руке и ожидая подтверждения Ротгара о вероятности колебания плазменного поля и угрозы потерять его прямоточность. В дальнейшем я уменьшил релаксационную сеть для того, чтобы облегчить манипуляции. Сопротивление управляющего рычага было жестко фиксированным, но он мог перемещаться только на сто пятьдесят градусов и не отвечал требованиям на скорости свыше двенадцати тысяч. После этого предела требовались точность и осторожность в управлении. Он был уже на скорости, превышающей сорок семь тысяч, — и я все еще полагал, что он по-прежнему будет хорошо подчиняться управлению, — когда предположения стали сбываться. Поле начало испаряться. Я вернулся назад, к тридцати тысячам, и выждал. Ротгар не произнес ни слова. Вероятно, баланс плазмы он мог удержать на любой скорости… Предел был определен исключительно непрерывностью поля, которое было детерминированным из-за конструкции двигателя. «Лебедь» был раз в десять быстрее, чем любой другой масс-релаксационныи корабль, о котором я когда-либо слышал.
Дель Арко, видя, что я снова оставил управление, приблизился и стал пристально всматриваться в показания приборов.
— Отойдите, — сказал я — И помолчите.
Он молча отошел.
— Все в порядке? — спросила Ив шепотом, стараясь не беспокоить меня. Должно быть, он кивнул в ответ, потому что не сказал больше ничего, и она тоже не нарушила молчания.
Я снизил ход до двадцати тысяч, остановившись для обдумывания положения, а затем решил не впадать в амбицию. Снизил скорость еще на десять тысяч.
— Это испытание, — сказал я. — Сидите застегнувшись, а если понадобится отлучиться, то не пугайтесь падения силы тяжести.
Я дождался щелчка застежек, а затем повернулся к приборам.
— Готов, Ротгар? — спросил я.
— Несомненно.
— Теперь слушай внимательно. — Я говорил в микрофон преувеличенно четко. — Я собираюсь вывести корабль на трассу по нормальной дуге. А затем собираюсь принять более крутую траекторию. Если мы дернемся, закувыркаемся или закрутимся, я хочу, чтобы ты добавил столько плазмы, сколько мы сможем получить. Храни это движение превыше всего. Меня не волнует, как много напора мы потеряем, как долго поле будет оставаться целым. Когда у нас настанут небольшие неприятности, я выведу корабль по
