чтобы подкормить воображение обывателей. До тех пор, пока они не пресытятся чудесами.
— Тогда мы выиграем игру даже в том случае, если нам не повезет, — сказал он.
— Первый раз вижу парня, жгуче заинтересованного, чтобы ему не повезло, — прокомментировал я.
Мы так бы и продолжали обсуждение в полуподавленном настроении, но нас спасло появление дель Арко. Информация о том, что какой-то субъект покушался на его пилота, дошла до него. Я был почти тронут его участием. Я и не знал, какой он заботливый.
В полиции они с Шарло не получили вразумительных объяснении. Поскольку трагедия была предотвращена и подходящий труп вовремя зарегистрирован как часть дневного груза злодейства, полиция была удовлетворена. В своих отчетах они выглядели отлично, а все остальное их мало интересовало. Дело было закрыто. Все, что дель Арко получил от полиции, — это сведения о кроколидах.
Вымирающая раса была реликтовой. В период своего расцвета кроколиды колонизировали семь или восемь миров поблизости от своего родного мира Хициллы. Прогрессировали они медленно из-за досветовых скоростей, которыми располагали. В дальнейшем же дело осложнилось и из-за того, что Хицилла имела специфическую атмосферу, которая принуждала все колонии располагать под куполами. Хицилла также не сумела примирить вечно спорящих кроколидов. Окружающая среда планеты все время ухудшалась, в результате это привело к вымиранию туземцев. Без поддержки с Хициллы большая часть колоний не смогла выстоять. Кроколиды Холстхэммера оказались удачливыми. Но, оставаясь под куполами, борясь с ядовитой атмосферой, они были совершенно не способны эволюционировать. Их общество и технология на миллионы лет оказались в статике.
Возможно, что кроколиды были первыми, кто познакомился с расами-звездоплавателями, хотя никто не может оспаривать древность Галласелиан.
Когда прибыли люди и хормонцы — в тот момент, — кроколиды совсем не выказали к ним интереса. Внутривидовое размножение вело их по пути однородности генетической структуры особей, несмотря на соглашение о внутрикупольной евгенике. Интеллект и физическое состояние среднего кроколида носили явные признаки стагнации и ухудшения. Все рассматривали кроколидов как низший класс существ. Люди не проявляли симпатий к вымиравшим.
Конечно, контакт был установлен — человеческое тщеславие не могло это игнорировать. Некоторые кроколиды имели определенные дела с портами, но большая их часть никого не беспокоила и желала, чтобы их тоже не тревожили.
Для кроколидов было необъяснимо, что один из сородичей пытался застрелить меня, потому что их мало что интересовало вообще, и происшедшее событие носило индивидуальный характер. Невозможно было привязать «Карадок» (или кого-то еще) к этому кроколиду, потому что все кроколиды были идентичны даже без их обезьяньих скафандров, а «Карадок» — как и кто-либо другой — имела хотя и частые, но не регулярные дела с чужаками.
Из многословия дель Арко я сделал вывод после некоторых размышлений, что Шарло не заинтересован в инциденте, поэтому и договорился конфиденциально о полицейской охране. Сам же капитан не имел предсказателя среди слуг закона Он был землянином, что делало его чем-то вроде знатока криминальных вопросов. На Новой Александрии за последние двадцать лет еще никто не стрелял. Полагаю, что дель Арко был напуган больше, чем следовало бы. «Карадок», несомненно, имела основания для этой выходки, но совершенно не обязательно Ротгар тоже отметил это, и последовавший вслед за этим подъем настроения заставил нас отправиться спать.
На следующее утро мы взлетели.
15
Направить корабль в Течение было не шуткой Это было главное испытание: если бы он сумел безопасно летать в пространстве, подобном этому, тогда бы он оправдал свою стоимость. Я подумал, что для меня необычно быть в этот момент более самонадеянным, чем когда бы то ни было. Дель Арко много говорил, но он не понимал, насколько опасно Течение. Ротгар, конечно, был прирожденный пессимист, а я нагнал достаточно страху на Джонни и Ив, вынудив их цепенеть при одном только упоминании туманности. Но теперь я знал свои корабль. Я знал, как он летает, и чувствовал, на что он способен. Другим я ничего не говорил, потому что это было мое личное дело, но у меня появилась уверенность в «Хохлатом Лебеде» и в своей способности управлять им даже в искривленном пространстве.
Другим, что меня серьезно беспокоило, было мое перенапряжение. При нормальных обстоятельствах я мог оставить приборы управления на длительное время. В Течении расслабляться было значительно труднее. Конечно, в строении любой туманности существуют пустые пространства — в конце концов, в глубоком космосе все на девяносто девять процентов состоит из пустоты, — но дело в том, что так она выглядит снаружи. Находясь в глубоком пространстве, вы не можете надеяться, что оно будет оставаться таковым все время, пока вы в нем находитесь. На самом деле оно значительно менее склонно оставаться пустым, поскольку ваше нахождение в нем создало ряд искажений и повреждений… Движение в Течении — это не просто кувыркание, которое совершает вся Вселенная, — Течение пренебрегает принципами, которые в обычных уголках Галактики называют законами.
В сердце туманности находится спрессованная область колоссальных размеров и, вероятно, неограниченной мощи. Материя пространства изорвана в клочья и просачивается сквозь псевдовременную матрицу, которая растягивает свою оболочку во множество других времен — и, возможно, в массу иных пространств — в отличие от этого одного. Гравитационная ориентация следует за всевозможными видами диких искривлений, и происходят обычные аномалии в прохождении света и прочие неприятности. В Течении есть миры — солнца и планеты, луны и кометы, и они такие же, как и миры повсюду. Но в изорванном пространстве вы никогда не можете быть уверены. Ни в чем. Ни в планетарных условиях, ни в абсолютных перемещениях, ни даже в постоянстве во времени.
Теоретически миры Течения предполагали мирные небеса, где я мог отпустить корабль и наслаждаться сном и тишиной. Но Мог ли я по-настоящему расслабиться, когда мы находились в туманности? Вероятно, нет. А мы должны были находиться в пределах Течения дней пять или около того, и мне следовало максимально сосредоточиться, поскольку оно могло убить нас всех вне зависимости от того, насколько совершенен «Хохлатый Лебедь».
Первое, что мы встретили вблизи Течения, была пыль. Силы, которые бродили по Течению, гнали перед собой огромные облака пыли. Само по себе это не опасно — большая часть кораблей может существовать в пыли. Очистители пространства и драги чужаков даже разрабатывали пылевые облака. Но одно дело, когда защищаешься от пыли обшивкой при разработке облаков, а совсем другое — лететь сквозь непрестанный дождь из пыли, который постоянно стирает снаряжение корабля. Если в корпусе образуется трещина или размыв, сквозь них может просочиться энергия, что неминуемо приведет к разбалансировке и отклонению траектории. А когда траектория начинает самопроизвольно меняться, вы одной ногой оказываетесь в могиле.
Я сохранил большое уважение к пыли и ощущал ее через сенсоры в течение часа или двух, пока мы пролетали через нее. Но я был достаточно мобилен, чтобы маневрировать в соответствии с изменением интенсивности течения. Незначительные изменения ориентации крыльев позволяли выбирать более удачные положения для ориентации корпуса по отношению к пылевому дождю. Со временем выбор изменении стал почти рефлекторным. Модель моих реакций была автоматически запрограммирована в нашлемном компьютере, и корабль вскоре научился проделывать те же самые манипуляции самостоятельно, хотя я все еще продолжал его контролировать. Я вставил специальный буй Алахака в наш стандартный прибор. Как только пришел сигнал, на моем обзорном экране появилась траектория пути, по которому шел сигнал. Когда мы вошли в Течение, то отставали от «Гимнии» часа на два. Мы немного отстали, когда я приспосабливался к Течению, что для Алахака было совершенно не нужно. Я пристроился к трассе на глазок. У Алахака была карта, но я знал, что там, где пройдет «Гимния», пройдет и «Хохлатый Лебедь», правда, все опасности на этом пути я не мог предсказать. Для нас, следовавших по пятам за «Гимнией», этот путь был совершенно неизвестен.
