3
О, если бы можно было перевести это на язык звука… Существует арпеджио, которое исполняется на арфе в качестве перехода между двумя уэльскими мелодиями. Оно начинается на струне, звучащей подобно жужжанию пчелы, скрывшейся в глубине розы. Оно журчит все выше и выше, теребя сердечные струны слушателя. И еще выше в трепетном гимне, пронзительном, как громкая песня жаворонка, дрожащая в утреннем небе… Потом опять ниже перебираются сердечные струны, и еще ниже, до уровня жужжания пчелы из глубины самой большой дамасской розы, и еще ниже… Эта мелодия сильнее слова выражает пульсирующе-радостное восторженное настроение. Оно молнией пробежало по всем клеткам Джой, когда Рекс протянул руку и привлек ее к себе.
«Это только ради танца», — упорно твердила она себе.
Играл негритянский джаз-оркестр, и разноцветная толпа завсегдатаев Ривьеры, как стайка мошек, кружилась возле них.
…На самом деле Рекс не так обхватил ее рукой, как в ту ночь на балконе. Не по-настоящему. Однако, казалось, настолько все близко к «действительности», что горечь этого утра начинала таять. Слова о «свободе», «ты закрываешь мне выход», «юридические формальности», «обсудим после», «благодарю»… явно потеряли смысл. Что значат они по сравнению с обвораживающим гипнозом прикосновения?
Рекс скептически оценил это телепатическое послание, удерживая девушку около себя, хрупкую, теплую, трепетную… («Ей нравится, что я обнимаю ее?»)
Джой с отчаянием и радостью подумала: «Да! Мне это не мерещится, не грезится, это не сон. Такое чувство, будто он хочет обнять и удержать меня». Мгновения восторга, родившегося только для того, чтобы умереть!
Это произошло до того, как они успели сделать первое танцевальное па. Перед Рексом возникла небольшая, одетая в ливрею фигура лакея, делавшая ему знаки:
— Месье доктор…
Кому он понадобился? Бросив отрывистое:
— Извини, одну минуту, — он вытащил Джой из толпы и подошел к мальчику в малиновом, красном, золотом, который передал ему записку.
— Хэллоу, миссис Траверс! — приветствовал полковник Хей-Молине, проходивший как раз мимо, он направлялся в американский коктейль-бар, поэтому обошел танцоров и остановился. — Как вы расцениваете поведение этой помолвленной девушки? — Он кивнул в сторону своей невесты, миссис Форд, с сияющей улыбкой кружившейся в водовороте этого французского изящества и провальсировавшей мимо них с каким-то молодым человеком, с которым, по-видимому, предавалась флирту еще во времена короля Эдварда. Ничто не будет удручающе действовать на Пэнси сегодня вечером, ничто не вызовет ее неудовольствия, хотя ее Джим — помолвленный или свободный, кто знает? — всегда найдет время и желание подмигнуть какой-нибудь хорошенькой женщине. — Вашего милого друга отозвали?
— Да, — улыбнулась Джой, вонзившись кончиками ногтей в ладони своих рук. — Только начали танцевать… И все!
— Предостережение любой молодой женщине: не становись женой доктора, — произнес с игривым блеском в глазах полковник, на минуту задержавшись возле нее. — Временами эти пациенты — сплошное неудобство. И, возможно, его вызвала подруга моей тетки мисс Уир, которая хочет знать, что ей следует делать во время бессонницы. Может быть, порекомендует, скажем, считать овец?.. Хэллоу, Джефф…
Он подвинулся, чтобы дать возможность подойти молодому человеку, улыбающемуся, приветливому, пытающемуся вызвать у Джой хотя бы дежурную улыбку. Хей-Молине ласково кивнул им и полностью переключил свое внимание на священнодействующих служителей бара.
— Джой, — начал было Джеффри. Но в это время вернулся Рекс.
Быстро обернувшись, Джой бросила взгляд на мужа:
— Кто это был? Тот нехотя ответил:
— Невестка Мелани из Канн. Я обещал осмотреть ее и подсказать, когда появится ребенок. Объясни остальным, мне жаль, но ничего нельзя поделать. Надо идти.
И он удалился. Рекс ушел безо всякого сожаления. (Она не могла утверждать, что это ее небрежная улыбка в сторону Джеффри охладила его подобно капле холодной воды, попавшей в кипящее молоко.) Рекс ушел, оставив звук своего голоса, резкий и бесстрастный, и краткий миг прикосновения…
У Джой осталось чувство (если опять перевести на язык звуков), словно внезапно чья-то рука легла на дрожащую струну, в один миг гася волшебную музыку.
Рекс ушел… Она танцевала с Фордом…
4
— Извини, — ответила та. Она слишком устала от бывшего жениха, чтобы снова волноваться от жалобной нотки его голоса: «Будь снисходительна к своему старому возлюбленному».
— Я действительно была очень занята до этого момента.
— Поверь, я шесть месяцев ждал этого часа.
— Ты ждал? — вяло удивилась Джой. Отсутствующе! Устало!
И Джеффри отчетливо понял, что хотя она так близко от него, что можно уловить запах тонких духов, правда иных, чем прежде, но девушка находится где-то далеко, на расстоянии многих миль. Близкая, теплая, ароматная, она вовсе не была в его руках. Как же ясно он почувствовал это! Вот он, определенный ответ на все его сомнения в течение многих недель, на его неуверенность за последние два дня. Да, Джой была далеко, за много миль от него, от того, которого когда-то так обожала, и была несчастлива к тому же. Как у всякого тщеславного человека, самолюбие ее бывшего жениха явно пострадало. Он искренне жалел ее и сочувствовал всей душой, но, оставаясь самим собой, был столь уязвлен, что больше испытывал неприятное раздражение, нежели великодушие.
«Интересно, — размышлял он про себя, танцуя с этой пахнущей сиренью чужой незнакомой женой, — любопытно узнать, избрав тот или иной вариант, обрету ли я какой-то иммунитет? Нельзя любить женщину, которую необходимо удерживать силой, и нельзя быть влюбленным в женщину, которая ничего не испытывает к тебе! Как сейчас Джой. Она совершенно безразлична. Но я могу взять верх над этой ситуацией, поскольку у нее какие-то неприятности. О чем она говорит? А может быть, „светловолосое животное“ толкнуло меня к ней? Очевидно, он не собирался дать мне возможность перекинуться с ней хоть словом. В любом случае, она на расстоянии многих миль от меня… Миль!»
И на протяжении остальной части танца, которого он, по его словам, ждал шесть месяцев, Джеффри хранил гробовое молчание.
Но Джой не обратила на это ни малейшего внимания. Если бы не одно горькое воспоминание… Ведь шесть месяцев назад настолько безумно забавным могло показаться это танцевальное шоу здесь с Джеффри Фордом. («Смешная штука жизнь!» — часто говаривал Джеффри Форд вместе с другими писателями.) Но она вряд ли понимала сейчас, с кем танцует или уже не танцует. Для нее сцена и люди, среди которых она передвигалась, были обоями в комнате, где она была заключена наедине со своими грустными мыслями. На самом деле, конечно, никаких обоев в этом веселом ярком зале не было, а стены отделаны зеркалами, с движущимися отражениями черного, белого, цветного, этих ночных бабочек, ящериц, мошек. Джой танцевала, как маленькая русалочка, на острие ножа. Она говорила что-то невпопад:
