спать он еще не собирался. «О, нет, довольно», — он необычайно решительно тряхнул взъерошенной белокурой головой. Оставались вопросы, которые ему хотелось разрешить. Он сделал шаг ближе к дяде, бросил пристальный взгляд на скрытное, печальное и усталое лицо.
— Дядя Рекс, я не понимаю, почему вы удивляетесь, что Джой не хотела, чтобы он был здесь! Джой ничуть не влюблена, — прозвучал легкий дискант, меняющийся по мере того, как мальчик заканчивал говорить, — вот почему зря вы разрешили ему сюда приходить. Джой сыта этим всем по горло и до крайности измучена.
— Измучена, — горько прервал его Траверс. Так как все могло раскрыться и выйти наружу сейчас, зачем ждать до завтра? Мальчик все равно узнает рано или поздно, что случилось. Какой толк откладывать и ограждать его от горьких неприятностей? Он сказал быстро, отрывисто и, как надеялся, бесстрастно: — С этим не закончено, старина, это только начало. Я могу тебе также сообщить сразу, случилось то, что Джой уехала с мистером Фордом и возвращаться не собирается.
Мальчик изумленно взглянул на дядю и смотрел на него так, словно собирался спросить: «Что ты имеешь в виду? Она уехала с мистером Фордом?!»
На самом деле он не сказал ничего, но через какое-то мгновение начал постигать смысл сказанного. Вот так фортель… Как в книгах. Да, он понял, что имелось в виду. Как в кино… Нет, не похоже на правду! Форд увез Джой? Значит, они поехали не просто обратно в казино танцевать и веселиться, чтобы близкие слонялись вокруг по саду и ждали, устав от многочисленных догадок, когда же она вернется домой и ляжет спать. Нет, не то… Выходит, она ушла, навсегда! С… этим ничтожеством?!
На благородном растерянном лице Персиваля Артура одно чувство сменяло другое быстро, как тени на светлом кукурузном поле от гонимых ветром облаков. Он уставился на Рекса, открывая и закрывая рот, пока не выпалил наконец с разгневанным удивлением:
— Ушла? С этим занудой? Ты позволил?!
— В сущности, это я сказал, что ей надо уйти с ним.
Мальчик пристально посмотрел на дядю.
— Ты сказал ей, чтобы она ушла с этим занудой?
Слова, которые вырвались у него, казалось, совершенно не соответствовали тону, подводившему итоги долгих часов тайных раздумий молодого человека.
— Но послушай, она ведь твоя жена! Дядя Рекс! Ты женился на ней! Я считал, что она тебе нравится!
Траверс слегка пожал плечами.
— Это ужасная история. Что толку говорить о ней. Позже ты все поймешь. Я не смогу рассказать обо всем этом даже тебе. Но поскольку Джой была несчастлива…
— Несчастлива здесь? У нее хватило мужества сказать это? У Джой?
Траверс чуть не рассмеялся, увидев выражение негодующего изумления на юном лице племянника.
— Когда-нибудь, старина, ты поймешь, что если любишь женщину, то, прежде всего, думаешь о ее счастье, а поскольку Джой была здесь несчастлива… — (Губы Персиваля Артура безмолвно повторили слово «несчастлива».) — Во всяком случае, я не стал у нее на пути. Многие сочтут мое поведение ошибкой. Им ведь неизвестны все подробности. Они никогда не будут в состоянии понять меня. Но я поразмыслил и решил, что так будет лучше. Это все. И Джой не собирается возвращаться к нам. Спокойной ночи.
Но мальчик продолжал стоять, как будто его ноги приросли к кухонному полу. У него был такой взгляд, словно его дядя внезапно у него на глазах сошел с ума.
— Она с этим занудой? Джой? Вы сказали ей… Она с ним?
— К несчастью… — начал Рекс Траверс и сделал глубокий вздох. — Трудно объяснить тебе… И вообще тебе давно пора быть в постели.
(«В постели, — последовал в ответ презрительный взгляд Персиваля Артура. — Неужели он действительно будет продолжать твердить о какой-то там постели? Сейчас?»)
— Когда-нибудь ты, возможно, поймешь, что любой спектакль, любой розыгрыш никогда не приносит ни малейшей пользы. Если девушка не любит тебя и предпочитает кого-то еще, ничего с этим не поделаешь, старина, особенно если ты ее любишь. Как я говорил, ее счастье ты обязан ставить на первое место, поэтому…
Взволнованный, прерывающийся голос повторил:
— Она сейчас с этим занудой? И ты сказал ей, чтобы она ушла с ним?!
Траверс начал говорить какие-то резкости, дескать, в конце концов, это его личное дело, но по мере того, как он убеждал, мальчик, казалось, сделал умственный прыжок, чтобы поймать нужную мысль, когда она проносилась между ними в воздухе подобно невидимому крикетному мячу.
— Секунду! Дядя Рекс! Ты не знаешь? Черт подери, значит, ты не знаешь? Ты думаешь… Но она сказала мне сама!
— О чем ты говоришь? Иди спать.
— Спать? Как вообще кто-то может сейчас спать? Я хочу тебе сказать кое-что…
— Не хочу ничего слушать. Это затянется до завтрашнего утра.
— Да нет же!
— Да, затянется, я не хочу обсуждать сейчас эти вопросы. Позови в дом Роя и иди спать, старина, иди спать.
Траверс поставил пустую чашку. Он совсем выдохся; также чувствовал себя и мальчик, по крайней мере, должен был чувствовать. А вместо этого отъявленный сорванец с блестящими и ясными, как у младенца, проснувшегося для полуночного кормления, глазами был переполнен разговорами и вопросами, словно у его дяди только одна забота, как удовлетворить ненасытное любопытство племянника. Траверс повернулся к двери кухни.
— Ступай вперед, а я погашу свет и тоже приду.
— Дядя Рекс, я не могу, я не пойду. Ты должен выслушать меня! Это очень важно — то, что я скажу.
— Ну, так что же? — спросил Траверс, повернувшись в ожидании ответа. В конце концов, этот бодрствующий настойчивый мятежник, этот слишком возбужденный юнец — единственное, что осталось у него на свете. — Зачем все это?
Мужчина и мальчик внимательно смотрели друг на друга в этой блестящей, начищенной, дьявольски великолепной французской кухне с ярким освещением. Рекс Траверс, крупный, благопристойный, выглядевший весьма подобающим образом в своем костюме и белой куртке, стоял на фоне сияющей плиты Мелани. Персиваль Артур, оборвыш в старом, мятом и драном плаще, в пижаме, застыл рядом с ослепляющим великолепием боевого порядка горшков, банок, сковородок, кастрюль. Его глаза, ясные, внимательные, несколько дерзкие, с той долей самоуверенности, которая свойственна юности, ибо вся жизнь еще впереди, встретились со взглядом, полным безнадежного отчаяния, сознающим, что лучшая часть жизни позади, поскольку самая сладкая мечта так безжалостно отнята.
— О чем ты хочешь сказать, старина?
— О том, что Джой говорила мне.
— Что? Когда?
— Ты знаешь, в тот полдень Джой поехала со мной в графской автомашине «Альфа-Ромео».
— Я помню тот полдень. (Мог ли он его забыть?)
— Так вот, мы пошли в музей. Рыбы, моллюски, черепахи — одним словом, океанография. Тогда- то мы и встретили впервые этих тошнотворных Фордов. И, когда возвращались домой, Джой сказала… Я должен тебе многое сообщить, дядя Рекс. Слушай.
Он пристально смотрел в лицо опекуна, повторяя слово в слово то, что было сказано ему Джой на обратном пути из Монако. Дословно передавалась теперь та странная беседа, врезавшаяся в память молодого человека.
— …И в отношении ее помолвки. Я имею в виду ту первую, с голубым кольцом. Я спросил Джой: «Почему она была внезапно расторгнута?» Та ответила: «Он устал от меня».
— Что? От Джой? Кто устал?
— Форд. Зануда Форд. Поэтому я возразил: «Только что, когда он смотрел на тебя, не казалось,
