словами, дайте мне мужчину», — кипела от негодования бедная Джой, естественно, имея в виду Рекса.
«Джеффри — просто один из тех мальчиков, которые неспособны к целому ряду вещей. Не может заставить ехать машину. Он не мог заставить сдвинуться с места даже мой „Ремингтон“. Не знает, почему остановился „Крайслер“. Мы проторчим здесь до самого рассвета, пока не проедет другая машина…»
— Холодно? — поинтересовался Джеффри. Что касается его самого, то он продрог до костей, физически и морально. Ах, как трудно поддерживать человеческие отношения. В конце концов, Казанова всегда находил какой-нибудь подходящий предмет любви, если не два, играющий в паре с ним главную женскую роль. Сэру Галахаду также подыгрывали тонкие, чувствительные женщины. Что же касается этой взбалмошной девицы по несчастью, то разве она понимает свою роль?..
Вначале спала, как гадкий ребенок в коляске, затем огрызалась, дескать, Джеффри неумелый водитель. И это, с вашего позволения, после того, как сама полностью отдалась на его милость, крича: «Возьми меня отсюда». Отчего эта маленькая капризная глупышка, которая в течение недели настаивала на разрыве с Траверсом, не могла подождать еще каких-нибудь двенадцать часов…
Однако каждый человек творец своего несчастья.
Опять он укутывал пледом ее и в ответ заслужил только презрение и раздражение:
— Мне вовсе не холодно, спасибо.
И что за страусиная манера прятать свое маленькое личико в этот влажный от росы меховой воротник?
На самом деле Джой просто спряталась, так как скоро должен был наступить рассвет. Страшная мысль, что кто-то появится здесь и его надо будет окликнуть, ужасно расстраивала ее. Они примут Джой и Джеффри за английскую пару, проводящую медовый месяц. Невыносимо. Подумать только, что когда-то, точнее в мае прошлого года, всем существом Джой Харрисон предвкушала медовый месяц в Итальянских Альпах с этим самым Джеффри, который сейчас сидел рядом, беспомощный как механическая кукла, в низко надвинутой кепке и дорожной куртке. Его чувства не имели больше для Джой никакого значения.
Посторонние люди могут принять их за счастливую пару.
Джой мысленно представила себе, как она с жаром обращается к незнакомым людям и объясняет им, что месье не ее муж, месье — ее старый друг, старый, очень старый друг, который любезно согласился подвезти ее в Париж, где у нее крайне важное дело. Правдоподобно ли это звучит?
Рядом с ней голос Джеффри произнес:
— Я даже не представляю, где мы сейчас находимся. Тебе не кажется, все это выглядит нереально, словно лунный пейзаж? Ты проголодалась, Джой?
Проголодалась? Как он мог…
— Совсем нет, спасибо.
— Уверен, будет машина, как только рассветет. Дорожно-ремонтные рабочие в грузовике с уймой инструментов были бы весьма кстати.
— Они проголодались бы, — сказала Джой невпопад сдержанным и замкнутым тоном.
Джеффри, не упустив сути сказанного, задумался, как он выдержит остальную часть пути в Париж с девушкой, которая могла позволить себе такой тон. Тем не менее, это была девушка, с которой ему предстояло оставаться не только до Парижа, но и навсегда. Жениться. Дважды он собирался проделать это. Кажется, минула тысяча лет с тех пор, как это происходило в Лондоне. На этот раз ему не уклониться. Ужасная мысль. Неужели ничто не сможет помешать этому? Кошмарная, кошмарная мысль. Вечный брак. Подумать только.
Тишина.
С целью продолжения общения Джеффри вскоре спросил:
— Да, а как там твои французские друзья, которые собирались встать пораньше, чтобы поехать на машине в Париж?
— Граф и его сестра? О Боже, они действительно так и хотели сделать! О!
Хотя шансы на встречу были тысяча к одному, потрясенное воображение Джой нарисовало эту сцену: как приближается машина, хорошо знакомая ярко-красная «Альфа-Ромео», из которой пристально и недоверчиво смотрят удивленные лица молодого графа и его сестры Альберты.
В последний раз Джой встречала эти голубые, ироничные, насмешливые глаза, когда они сочувственно сверкали, точь-в-точь бриллианты, украшавшие ее бальное платье, выглядевшее так, словно по нему разбросаны тысячи глаз, похожих на ее собственные. Альберта добродушно наблюдала за своей знакомой — английской невестой, приглашенной доктором Траверсом всего на один, и то несостоявшийся танец. Представьте себе ее появление здесь, совсем на другой сцене. Перед Джой ясно и четко возникли беспощадные, понимающие, пронизывающие глаза француженки, бросающей скептические взгляды то на небольшой плоский чемоданчик Джеффри, то на погруженное в меховой воротник лицо Джой. Прозорливая Альберта будет убеждена, что маленькая мадам Траверс покинула своего мужа, отдав предпочтение молодому романисту.
Предпочтение и кому? Этому слабому, немощному Форду.
Очевидное заключалось в том, что каждый имел право на свое мнение. Даже Рекс, особенно Рекс. Но разве все это не ради самого Рекса? Альберта, граф, Симпетты, слуги, любой, кто когда-либо слышал о докторе Траверсе, любой, кто нагонит или встретит «Крайслер» на дороге, увидит, поймет и поверит в то, что в судебных разбирательствах называется фактами свидетельских показаний, необходимыми для свободы Рекса от брачных уз.
Поэтому воображение Джой быстро нарисовало себе новую сцену, где она ловит и цепляется за рукав клетчатого пальто маленькой баронессы, оттаскивает ее на обочину дороги, в сторону от двух мужчин и шепчет горячо и неистово, как женщина женщине: «Послушайте, послушайте, Альберта. Все это может выглядеть весьма темным делом, все против нас, но это не так. Это совсем другое… Вот в чем вся беда… Светлый, непорочный, чистый брак». (И какой безумный мог придумать такую ситуацию?)
«Непорочный брак, закончившийся непорочным бегством с другим мужчиной… Не думайте, не думайте, что я убегаю с мистером Фордом. Альберта, вы всегда смотрели так, словно чувствовали, что у меня есть какая-то тайна… Ну, что ж, она у меня есть. Но связана с моей не слишком большой виной. Дело в том, что я просто безумно влюбилась в своего мужа… Видите ли, мы поженились при условии, что Рекс не должен даже целовать свою невесту. Он никогда этого и не делал. Практически никогда. А теперь он сказал мне, чтобы я ушла'. Я должна была уйти с кем-то, не важно с кем. Но в ту же минуту, как я окажусь в Париже или в другом месте, я сразу уйду от мистера Форда».
«Я не должна допустить, чтобы эта история вышла наружу», — размышляла Джой, оцепенело съежившись и поглядывая искоса на своего партнера по «преступлению».
— Возьми, закури сигарету… Не хочешь?
— Нет, спасибо. Я не курю.
— Я помню, что ты не куришь. Но возьми одну, чтобы чем-то занять себя.
— Ты не возражаешь, если я не буду?
Она ответила вполне сдержанно, хотя была на грани срыва из-за холода, отсутствия комфорта, тревоги ожидания и страстного желания иметь чашку чая и вдобавок еще спутника, на которого можно было бы положиться. Как вообще она могла мечтать о Джеффри, не понимая, что он самый большой в мире неудачник!
— Послушай! — воскликнул Джеффри. — Это, случайно, не машина?
Джой прислушивалась с замирающим сердцем. За минуту до этого ей, правда, тоже показалось, что слышен какой-то шум.
— Вот, — добавил Джеффри, когда шум стал яснее, громче, затем стих, но вскоре опять появился. — Ты слышишь?
— Да, — ответила Джой вежливо. — Не похоже ли это на…
— Что?
— Не думаю, что это машина. По звуку напоминает самолет.
Джеффри тупо повторил:
— Самолет…
