Любовные похождения князя

глазами за стеклами пенсне в черепаховой оправе, эталон светского ведущего, уселся за зеленый столик, украшенный традиционным стаканом с водой и заранее выдвинутый рабочими на авансцену.

– Дамы!.. И господа!..

Ведущий кратко обрисовал жизненный путь поэта Оливье. Он находил восхитительные слова, тактичные и меткие выражения, превознося покойного, без которого, как он утверждал, прибегнув к несколько рискованной метафоре, плакала бы вся французская словесность.

Несколько секунд спустя он поднялся под бурные овации, бурные еще и потому, что не томил публику, ожидающую гвоздя программы, чтения произведений поэта Оливье.

Как только ведущий вернулся за кулисы, подошла очередь постоянного постановщика праздников в «Литерарии» Мике. Уверенным шагом он пересек сцену и приблизился к рампе, незаметно обменявшись с мадам Алисе полным отчаяния взглядом, взглядом, ничего не говорившим окружающим, но хорошо понятным директрисе, который означал:

«О Жаке Бернаре ни слуха ни духа!»

Мике громко объявил:

– Дамы и господа!..

В нескольких витиеватых фразах актер предупредил публику, что сейчас ей будет представлена одноактная пьеса Оливье, пьеса, еще не видавшая огней рампы, каковая, как он надеется, несомненно, обязательно заинтересует читателей «Литерарии», которые смогут оценить многообразие и плодовитость покойного, преуспевшего как в комедии, так и в драме, оставившего свой автограф как под трагическими, любовными стихотворениями, так и под задушевными, игривыми, даже легкими романсами!

– Мы решили, – заключил Мике, – чередовать жанры, к которым обращался поэт Оливье, и включить в программу самые разнохарактерные произведения. Дамы и господа, ваше право смеяться или плакать над пьеской, которую мы с товарищами имеем честь исполнить перед вами, рассчитывая на всю вашу снисходительность…

Последние слова встретил шквал аплодисментов, артист поклонился и скрылся за кулисами.

Занавес упал и поднялся, открыв сельский пейзаж, а несколько мгновений спустя весь зал покатывался от безумного, неудержимого хохота, настолько комичной и забавной оказалась завязка «Всего или ничего» – так называлась пьеска.

Артистов вызывали, кричали «бис» и «браво». Не стихали аплодисменты. К антракту все были в полном воодушевлении…

Мадам Алисе прошла за кулисы, заметила Мике, который метался, как угорелый, следя за подготовкой второй части программы.

– Ну как? Порядок? – крикнул ей актер.

Мадам Алисе кивнула:

– Да, ничего! Ничего получилось!.. Что теперь будем делать?

– Вы имеете в виду, как мы сгладим отсутствие Жака Бернара?

– Вот именно… Ему назначили увенчивать бюст…

Мике покорно махнул рукой:

– Что делать, мадам! Может, еще появится? Вдруг он просто опаздывает?.. И потом, тут уже ничего не попишешь…

Оставив директрису «Литерарии», которая всегда страшно волновалась во время своих праздников и обретала душевный покой и обычное хладнокровие только с уходом последнего гостя, Мике прокричал в сторону:

– Внимание! За кулисами! Готовы? Даю звонок!

В зале оживленно переговаривались, целовали ручки, завязывали знакомства, шла светская болтовня, продолжались начавшиеся в антракте флирты…

Наконец занавес вновь поднялся, по залу прокатилось «браво», открылась темно-серая декорация в цветочек, декорация неброская, не задерживающая внимания. Прекрасная и грациозная Лидиана из Французского театра объявила со сцены мелодичным голосом:

– Неизданное стихотворение Оливье «Летний вечер».

Она начала читать волнующие, несколько меланхолические строки, которым аудитория внимала с трепетом:

О нет! Не станем говорить, послушай –
Трепещет поле под лобзаньем ветра…
Мы час не будем торопить, и наши души
Усладит долина, где устало догорает вечер.

Мы дальше не пойдем, на мох приляжем,
Дурман гвоздик вдохнем, пусть царствуют они.
Взгляни: ночь нежная уже стоит на страже,
И поцелуя вкус своим теплом хранит.

Но когда артистка подошла к заключительной строфе, разразился настоящий скандал.

Оборвав Лидиану, мужской голос, плавный, спокойный, бесстрастный, прекрасно поставленный, довел неизданное стихотворение до конца среди гробового молчания задохнувшейся от удивления публики.

Вот сердца любящего повеленье: остаться здесь!
Слить губы наши в клятве бесконечной!
Подле тебя мечтать и ночь, и день,
Не верить в завтра, чтобы верить в вечность!

В едином порыве все головы повернулись, все взгляды обратились в противоположный конец зала, к человеку, только что говорившему, читавшему – о неслыханная дерзость! – строфы, неизданные строфы поэта Оливье!

Что это значило?

Кем был этот незнакомец?

Зачем затеял отвратительный скандал?

В висках у присутствующих застучало, мадам Алисе, бледная как смерть, вскочила с места, у артистки на сцене подкосились ноги, из-за кулис выскочил ошеломленный Мике.

Да! У всех застучало в висках, а на лбу выступила холодная испарина, ибо нарушитель вечера в «Литерарии», вечера памяти покойного поэта, который дочитал строфу, считавшуюся неизданной, казался до боли знакомым, как две капли похожим на примелькавшиеся в газетах фотографии Мориса, Мориса- Оливье! Поэта, убитого поэта с набережной Отей!..

Окончив четверостишие прежде, чем кто-либо успел глазом моргнуть, двойник Мориса – так поначалу восприняли его зрители – продолжал тем же спокойным и ледяным голосом:

– Дамы и господа… Попрошу две минуты внимания… Мне надо сообщить вам важные известия! Во-первых, среди присутствующих наверняка имеются такие, кто мог бы помнить, прочитать это стихотворение. Найти его можно в любой антологии. Оно никогда не принадлежало поэту Оливье, поэту, которого вы собрались здесь славить, его автор широко известен, это господин Марк… Да, дамы и господа! Он посвятил эти стихи одной своей знакомой!..

Вас разыграли!..

Но это еще не все! Вы думаете, что чествуете сейчас память покойного, память поэта Оливье. Так