Это был карандаш, обычный карандаш с серебряным колпачком.
Увы! Сомнений у Жюва больше не оставалось, ему был знаком этот карандаш, сам по себе пустячный, но в глазах Жюва приобретший непомерную ценность.
Ах! Сомнений не было, эта была личная вещь, из тех, что, так сказать, являются частью вас самих, по которым безоговорочно опознается владелец.
В пустой комнате Жюв неожиданно опустился на пол; он рухнул на колени, из глаз его хлынули крупные слезы, меж тем как Бузотер, ошарашенный этой странной сценой, с тревогой взирал на него.
По прошествии четверти часа Жюв, к которому вернулось обычное хладнокровие, покинул авеню Версаль. Однако прежде он учинил Бузотеру настоящий допрос с пристрастием.
Полицейский подбодрил бродягу, щедро одарив его монетой в сто су, взамен которой он унес с собой находившиеся у Бузотера бумаги и найденный карандаш.
Кроме того, Бузотер во всех подробностях и деталях поведал ему о драме, очевидцем которой себя считал.
Было семь часов вечера.
Молодой инспектор Мишель, выйдя из здания префектуры на набережной Орфевр, сделал несколько шагов в сторону. Через несколько секунд полицейский, с недавних пор пользующийся невиданной благосклонностью господина Авара, очутился на противоположной стороне улицы и, облокотившись на парапет, казалось, внимательнейшим образом стал разглядывать текущий у его ног речной поток.
Вскоре к нему присоединился какой-то человек, и сразу же между ними завязалась оживленная беседа.
– Видите, господин Жюв, я пришел вовремя, но ваша записка меня взволновала. У вас появились какие-нибудь новости?
И действительно, с младшим коллегой беседовал не кто иной, как знаменитый полицейский.
Кивнув, Жюв прошептал:
– Да!
Полицейский был мрачнее тучи, выглядел настолько озабоченным и опечаленным, что Мишель не удержался от замечания:
– Что с вами? У вас случилось несчастье? Вы чем-то огорчены?
Жюв секунду помедлил, затем мягко положил руку на плечо Мишеля:
– Добрый мой друг, – горестно произнес он. – Потеря друга, лучшего друга, почти ребенка, не проходит бесследно, без боли в сердце, без слез!
Мишель взволнованно оборвал его. Ему не пришлось долго ломать голову, на его языке уже вертелось одно имя – кто в Париже, а в частности, в полиции не знал об искренней привязанности, долгие годы существующей между знаменитым сыщиком и Жеромом Фандором.
И все же Мишель спросил, зная заранее, каков будет ответ:
– Речь идет о Жероме Фандоре?..
– Да, – чуть слышно произнес полицейский. – Фандора нет в живых! Я убедился, Фандор – это Оливье!
В этом и состояло зловещее открытие, которое Жюв, по его мнению, сделал на авеню Версаль.
После возвращения в Париж Жюв не имел от Фандора никаких вестей. Он думал, что журналист скрывается, чтобы следить за Фантомасом, но беспокойство его нисколько не уменьшалось. Итак, внезапно, изучая бумаги Бузотера, в записях, которые бродяга выдавал за автографы Оливье-Мориса, Жюв обнаружил почерк Фандора. Тогда его осенило…
Кроме того, мог ли он сомневаться?
Не признавать очевидного?
Да, безусловно, выслеживая Фантомаса, Фандор скрывался… Но Фантомас настиг его.
Убивая Оливье-Мориса, Фантомас убил Фандора.
Уничтожил он и актера Мике, поскольку неустрашимый Фантомас боялся разоблачения со стороны человека, который присутствовал при отправлении пропавшего поезда и, несомненно, знал Оливье- Мориса…
Воображение Жюва рисовало мрачное злодеяние.
Вернувшись в Париж и разыскав актера Мике, Фандор, дабы заставить того говорить, выдал себя за Мориса, тогда как зарабатывал себе на хлеб, сотрудничая с «Литерарией» под именем Оливье…
Фантомасу стало все известно.
Фандор был мертв…
Актер Мике убит…
Ах! Конечно, Жюв не стал бы так рассуждать, сумей он догадаться о том, жертвой какого чудовищного совпадения он стал.
Но, бесспорно, он даже не подозревал, что Морис и Оливье – совсем не одно и то же лицо!
Кроме того, ничто не наводило на мысль об ошибке. Откуда он мог знать, что бумаги Бузотера своим происхождением обязаны отнюдь не Морису, а странному субъекту, последовательно выступавшему под именами Авессалома, Оливье и, наконец, Жака Бернара, который сознательно устроил путаницу, чтобы поднять цену на свои стихи!
Увы, он пребывал в неведении и потому сокрушенно твердил:
– Фандор мертв! Я в этом убежден. Фандор – это Оливье!
Мишель вздрогнул.
– Раз Фандор – это Оливье, – заговорил он, – значит, это его убили на Гран-Дегре?
– Нет! – мягко оборвал его Жюв. – Мике!..
Обеспокоенный, Мишель широко раскрыл глаза.
Жюв продолжал:
– Фандор – это несчастный, погибший на Отей.
– Но, – возразил Мишель, – преступление на Отей – инсценировка.
Жюв авторитетно заявил:
– Нет, это реальность.
Молодой инспектор полиции выглядел все более озадаченным.
– Ах! – с нескрываемым отвращением воскликнул он. – Кажется, мне никогда, никогда в этом не разобраться!
Но Жюв покровительственно-добродушно заверил юного подопечного господина Авара, бывшего также и его протеже:
– Сейчас я вам все объясню.
Они медленно двинулись в сторону статуи Генриха IV; Жюв заговорил:
– Вы ведь знаете, что оставив меня в Глотцбурге, Фандор отправился по следам Фантомаса в Париж. Что с ним затем произошло? До самого последнего момента я ничего не знал, до сегодняшнего дня терялся в сомнениях, но вот уже несколько часов, как мне это стало известно.
Фандор укрылся под двумя обличьями. Во-первых, рабочего Мориса. Под этим именем его знала Фирмена, юная любовница, поскольку у Фандора, оказывается, имелась любовница, что, кстати, меня крайне удивляет! И во-вторых, Оливье. Под этим именем он зарабатывал себе на жизнь, публикуя свои сочинения, – не без великодушного участия мадам Алисе.
Как и у меня, у Фандора есть заклятый, страшный враг – Фантомас. Фантомас желал нашей смерти. Он нашел Фандора… и его убил!
Вот, Мишель, и все – увы, незамысловатое – объяснение зловещего преступления, которое Фантомас совершил на набережной Отей.
Фантомас всегда извлекал выгоду из живых, а еще большую – из мертвых. Оливье представлял собой коммерческую ценность, которая возрастала с его смертью. Но уничтожив живого, надо было обезвредить мертвого. Вам понятно, Мишель? Фантомасу было крайне важно, чтобы никто не копался в жизни покойного, не шарил в его документах и бумагах.
