целую вечность или одно мгновение. Его прошиб пот, душа была опустошена полностью. Женщина пела, приплясывая. Она изливала на зал совершенно невероятную энергию. Хотя Вольф и не знал, какой была настоящая Дженис, он был уверен, что это превосходная имитация.
Зал влюбился в певицу. Ее три раза вызывали на бис, а на четвертый она вышла и, задыхаясь, проговорила в микрофон:
– Я люблю вас, мои дорогие, я правда вас люблю. Но, пожалуйста, не надо больше. Я больше просто не смогу.
Она послала всем воздушный поцелуй и исчезла со сцены.
Весь зал был на ногах. Вольф поднялся, бешено аплодируя. Чья-то рука коснулась его плеча. Он с раздражением оглянулся. Это был Каплан. Его лицо раскраснелось, и он произнес только одно слово:
– Идем.
Вольф последовал за ним, пробираясь сквозь толпу к маленькой комнатке за сценой. Дверь была приоткрыта, а внутри толпились люди.
Певица была среди них. Ее волосы растрепались, она смеялась и бешено размахивала руками, в одной была зажата бутылка. Эта старинная стеклянная бутылка с настоящей бумажной этикеткой была на три четверти наполнена какой-то янтарной жидкостью.
– Дженис, это... – начал Каплан.
– Мэгги, – весело пропела она, – меня зовут Мэгги Горовиц. Я не мертвая блюз-певица. И не забывай об этом.
– Это твой фан, Мэгги. Из Африки.
Каплан слегка подтолкнул Вольфа. Тот нерешительно подошел, улыбкой извиняясь перед теми, кого пришлось потеснить.
– Приветик! – прокричала Мэгги. Сделав глоток из бутылки, она подошла к нему. – Ну как, лох, делишки? Бледноват ты для африканца.
– Моя мать происходит от немецких поселенцев. – Считалось, что чувствительные американцы лучше отнесутся к посланцу с более светлой кожей, но Вольф об этом промолчал.
– А звать-то тебя, лох, как?
– Вольф.
– Вольф! – воскликнула Мэгги. – Да ты, цыпа, настоящий покоритель сердец. Лучше мне держаться от тебя подальше, а? Того и гляди набросишься на меня и лишишь невинности. – Она подтолкнула его локтем. – Шучу, лох.
Вольф был очарован. Мэгги была живая, в десять раз живее, чем те, кто ее окружал. Рядом с ней они напоминали зомби. Вольф даже немного ее побаивался.
– Слышь, что скажешь о моем пении?
– Это было замечательно, – отвечал Вольф. – Это было... – Он не мог подобрать слов. – В моей стране музыка намного спокойнее, там нет такой страсти.
– Да, я сегодня круто выдавала, в полный улет. Голос у меня как никогда. Каплан, скажи этим, из Хопкинса, скажи им, что я стою ихних сраных денег.
– Ну конечно, стоишь, – сказал Каплан.
– Еще бы! А вы, гопники, чего сидите тут как задроченные? Пошлем на хрен эту контору и рванем по барам. Оттянемся по-крутому!
Она буквально выгнала всех из комнаты, из дома, на темные улицы. Маленькая шумная компания, будоража город своими криками, направилась на поиски баров.
– Здесь есть один рядом, – сказала Мэгги. – Завалим туда. Эй, лох, познакомься с Синтией. Син, это Вольф. Мы с Син вроде как один человек в двух шкурах. Скольким мужикам на пару давали – и не сосчитать, верно? – Она хихикнула и хлопнула Синтию по заду.
– Брось, Мэгги, – улыбнулась Синтия, высокая, стройная и привлекательная женщина.
– Да что он, этот город, сдох, что ли? – Мэгги прокричала последнее слово и движением руки приказала всем замолчать. Секунду все стояли в тишине, прислушиваясь к эху.
– Да вот же он, – кивнула она, и вся компания налетела на первый бар.
Вольф перестал что-либо соображать уже после третьего бара. В какой-то момент он сдался и, сбежав от шумной компании, поплелся в гостиницу. Последнее, что он помнил, была Мэгги, кричавшая ему вслед:
– Эй, лох, да не будь же ты таким кайфоломом! – А потом:
– Мать твою, да ты хоть завтра-то приходи!
Весь следующий день Вольф провел в своей комнате, пил воду и отсыпался. К вечеру, когда жара начала спадать, его похмелье наконец прошло. Он вспомнил вчерашнее полусерьезное приглашение Мэгги, отбросил его и решил сходить в клуб.
Когда он подходил к клубу «Ухуру»[02], тот уже сиял огнями: маяк в темном океане города. Завсегдатаями клуба были все африканские дипломаты, туда приходили и представители различных торговых фирм, которых гнала в клуб грубость американской публики и потребность в приятной беседе. Здесь de facto не действовали жесткие принудительные законы, управляющие жизнью туземцев.
– Мбикана! Сюда, дружище, присаживайся, выпей чего-нибудь. – Ннамди из консульства уже махал ему рукой. Вольф подошел к нему, чувствуя на себе всеобщее внимание. Его кожа здесь выделялась. Даже слуги-американцы были черными. Был ли это знак уважения или презрения со стороны местных властей, Вольф не знал.
– Говорят, ты провел целый день наедине с Инспектором. – Ннамди предложил ему джин с тоником. Вольф ненавидел этот напиток, но дипломаты, похоже, ничего другого не пили. – Ну, давай расскажи какую-нибудь сплетню.
Вокруг них уже собиралась кучка слушателей. Эти люди кормились слухами и сплетнями.
Вольф вкратце пересказал разговор с Инспектором, и Ннамди захлопал:
– Целый день с Паучьим Королем! И после такого у тебя даже яйца целы! Великолепное начало!
– Паучий Король?
– Тебе, конечно, рассказывали об автономии районов – о том, как страна была разбита на куски, когда не могла больше управляться из единого центра? В этих местах нет никого выше Ди Стефано.
– Бостон, – фыркнула Аджиджи. Подобно большинству изгнанников, она была неудачницей, но не в пример многим этого от себя не скрывала. – Чего же еще можно ожидать от этих дикарей?
– Ну, Аджиджи, – мягко проговорил Ннамди. – Вряд ли этих людей можно назвать дикарями. Перед Крушением они послали человека на Луну.
– Техника! Мощная техника, вот и все. Та самая, которой они нас всех чуть не уничтожили. Посмотри лучше, как они живут! Эти – янки, – она прошипела это слово, чтобы подчеркнуть всю его омерзительность, – живут в полном убожестве. У них мерзкие улицы, мерзкие города, и сами они мерзкие, даже те, у кого нормальные гены. Приучать к чистоте надо с детства. Как еще можно их назвать?
– Людьми, Аджиджи.
– Отбросами, Ннамди.
Вольф слушал этот спор с возрастающим отвращением. Он с детства привык к достойному поведению людей своего круга. Слушать разговор, полный площадной брани и глупых предрассудков, было почти невыносимо. Вдруг это стало невыносимо. Он поднялся, нарочито громко стукнул, когда вставал, табуретом и, повернувшись ко всем спиной, вышел.
– Мбикана, ты не должен... – крикнул ему вслед Ннамди.
– Пусть уходит, – вмешалась Аджиджи и добавила удовлетворенно, – чего еще от него ждать. В конце концов, он ведь один из них.
Что ж, может, она и права.
Вольф осознал, куда шел, только когда очутился возле кабаре «Пибодиз». Он обошел здание кругом и оказался возле черного входа. Дверная ручка легко поворачивалась в своем гнезде, но ничего не открывала. Затем дверь распахнулась. Мощный бородатый мужчина в комбинезоне хмуро посмотрел на
