бара.
Они огибали район, где все здания были разрушены. Уцелело только одно. Оно одиноко стояло, глядя на них зияющими дырами окон и арками ворот, которыми не пользовались уже невесть сколько лет.
– Это была закусочная, – ответил Хок на вопрос Вольфа. Он казался смущенным.
– Почему она до сих пор цела?
– Потому что кругом есть невежественные и суеверные люди, – пробормотал Хок.
Вольф не стал расспрашивать дальше.
Улицы были темны и пустынны. Вокруг них снова появились дома, и их шаги гулким эхом звенели в каменных туннелях улиц. Мэгги была почти без сознания, она положила голову на плечо Хоку, и тому ее приходилось почти нести.
Что-то зашевелилось в тени домов. Хок напрягся.
– Пойдем быстрее, – сказал он шепотом.
Что-то вынырнуло из темноты. Это что-то было большим и только отдаленно напоминало человека.
Существо направилось к ним.
– Что это? – прошептал Вольф.
– Глухарь, – шепотом отозвался Хок. – И если ты знаешь какие-нибудь приемчики, пора их использовать.
Существо приближалось к ним неуклюжим аллюром. Вольф опустил руку в карман и резко повернулся к Хоку.
– Слушай, – заговорил он громким, сердитым голосом, – ты мне надоел. У меня нож, и я за себя не отвечаю!
Глухарь остановился. Краем глаза Вольф видел, как он скользнул назад в тень.
Мэгги подняла голову, на ее сонном лице появилось удивление:
– Эй, что...
– Чепуха, – пробормотал Хок. Он ускорил шаг, волоча за собой Мэгги. – Ты показал высший класс, – сказал он с одобрением.
Вольф с усилием вытащил руку из кармана. Она тряслась от пережитого напряжения.
– Nada, – сказал он. – Ведь так, кажется, говорят?
– Ага.
– Я ведь до конца и не верил, что глухари существуют.
– Просто у бедняги непорядок с гормонами. Забудь об этом.
Уже начиналась осень, когда группа наконец прибыла в Бостон. На самой большой бостонской сцене шли последние приготовления. Готовилось гигантское шоу. Вокруг сновали десятки людей.
– Должно быть, так выглядела Америка перед Крушением! – с восхищением воскликнул Вольф. Ему никто не ответил.
Утром перед концертом Вольф наблюдал за тем, как над сценой на случай дождя натягивают брезент. К нему подбежал озабоченный распорядитель и спросил:
– Странник, ты Дженис не видел?
– Мэгги, – по привычке исправил Вольф. – Нет, уже давно.
– Спасибо, – выдохнул парень и побежал дальше.
Вскоре к нему подошел Хок и тоже спросил:
– Где Мэгги, не знаешь?
– Нет. Подожди, Хок, что происходит? Ты второй, кто меня о ней спрашивает.
– Мэгги исчезла. – Хок пожал плечами. – Не о чем беспокоиться.
– Надеюсь, она вернется к началу концерта.
– Местная полиция ее уже ищет. В любом случае у нее же имплантанты. Если она сможет двигаться, то она будет на сцене. Даже не сомневайся. – И он заспешил прочь.
Заканчивались последние проверки, уже появились первые зрители, когда наконец появилась Мэгги. По бокам рядом с ней были люди в форме. Мэгги выглядела трезвой и сердитой. Синтия взяла ее под свою опеку, отпустила полицию и отвела Мэгги в фургон, который служил гримерной.
Вольф наблюдал эту сцену издалека. Решив, что здесь от него не будет никакой пользы, он лениво прошелся по площадке. Толпа все прибывала. Люди входили, рассаживались по местам в ожидании начала. Между собой они почти не говорили, а если и начинался разговор, то слова произносились шепотом. Зрители были одеты ярко, но видно было, что это не лучшая их одежда. Некоторые принесли с собой кувшины с вином и одеяла.
Создалась странная атмосфера. Никто не смотрел друг другу в глаза. Стиснутые губы. Ничего не выражающие лица. В их разговорах чувствовалось скрытое напряжение. Бродя среди толпы, Вольф прислушивался к разговорам:
– Сказала, что ее ребенок...
– ...Нужно. Никому это не нужно.
– Никак было не расплатиться...
– ...Странный вкус. Поэтому я...
– Пришлось снести три квартала...
– ...Кровь.
Вольфу становилось не по себе. Что-то зловещее было в их голосах, в выражениях лиц. Он столкнулся с Хоком, который торопливо пробирался сквозь толпу.
– Хок, здесь происходит что-то странное.
Лицо Хока исказилось.
– Нет времени, – сказал он, указывая в сторону осветительной вышки. – Концерт начинается. Мне надо быть на месте.
Вольф поколебался, а потом последовал за Хоком, взбиравшимся по лестнице в кабину.
Оттуда была видна вся площадь перед эстрадой. Люди казались крошечными муравьями, копошившимися на бурой утоптанной земле. Чувствовалось, что что-то не так, среди них не было ни одного ребенка. Три четверти неба было залито багрово-золотым закатом.
Хок по одному включал и выключал прожектора, сверяясь с листком, который держал в руке. Иногда он чертыхался и что-то переключал. Вольф ждал. Легкое дуновение шевельнуло его волосы, хотя внизу не было и намека на ветерок.
– Это больная страна, – произнес Хок.
Он надел наушники, направил красный прожектор в центр сцены, мигнул им несколько раз, погасил.
– Патрик, ты на связи? Прожектора включаем попарно. – Он проверил все точки, обращаясь к каждому оператору по имени.
– Средняя продолжительность жизни – что-то около сорока двух лет, если ты, конечно, выберешься живым из родильного дома. Нужно поддерживать высокий уровень рождаемости, чтобы в один прекрасный день страна не вымерла. – Он включил все красные и синие огни. Сцену залил пурпурный свет. Брезент над сценой казался черным. Одинокая фигура подошла к микрофону.
– Давай, Патрик.
Яркие лучи осветили конферансье. Он откашлялся и пустился разглагольствовать. Голос его гремел над толпой, повторенный десятками усилителей, расположенных далеко от сцены. Толпа медленно ползла мимо основания осветительной башни. Людям пришлось потесниться, волна опоздавших подталкивала их ближе к сцене.
– Вот и возникает вопрос, почему же наше правительство тратит чертову уйму денег на этот концерт.
– Да, – подтвердил Вольф, – почему?
Он стоял неподвижный и напряженный. Его обдувал легкий ветерок, и Вольф пожалел, что не взял с собой пиджака. Позднее он мог бы пригодиться.
