предвкушали воскресный отдых, но нашим ожиданиям не суждено было исполниться.
В воскресенье утром Джерри чистил меня во дворе, когда подошла Полли. Было что-то тревожно- просительное в ее взгляде.
— В чем дело? — спросил Джерри.
— Видишь ли, дорогой, — ответила она, — бедняжка Дайна Браун только что получила письмо, в котором сообщается, что ее мать опасно больна и что, если она хочет застать ее в живых, ей следует приехать немедленно. Это в десяти милях отсюда, в деревне. Дайна говорит, если ехать на поезде, придется еще четыре мили идти пешком, а притом, что она очень слаба — ведь ее ребенку нет еще и четырех недель, — об этом, конечно, не может быть и речи. Вот она и просила узнать, не отвезешь ли ты ее в своей пролетке, и обещала честно расплатиться, как только добудет денег. Джерри поцокал языком:
— Надо подумать. Не о деньгах, конечно, а о потерянном выходном. Лошади устали, да и я тоже — вот в чем загвоздка.
— Да здесь загвоздки куда ни кинь, по правде говоря, — ответила Полли, — но ведь речь идет только о половине воскресного дня, к тому же мы должны поступать с другими так, как нам хотелось бы, чтобы и с нами поступали; а я прекрасно понимаю, что чувствовала бы сама, если бы умирала, не дай Бог, моя мать. И потом, Джерри, дорогой, я уверена, что это богоугодное дело не осквернит Святого воскресенья: если вытащить несчастного ослика из ямы в этот день не считается грехом, то помочь бедной Дайне — тем более.
— Ну, Полли, ты мудра, как пастырь. Так и быть, пойду сегодня к ранней службе, а ты можешь сказать Дайне, что я буду готов ровно в десять. Постой. Зайди по дороге к мяснику Брейдону, передай от меня привет и спроси, не одолжит ли он мне свою легкую двуколку на рессорах. Я знаю, по воскресеньям он ею не пользуется, а для лошади это большая разница.
Она ушла, но скоро вернулась и сообщила, что мясник с удовольствием одолжит Джерри свою двуколку.
— Отлично, — сказал Джерри. — Собери мне немного еды — хлеба и сыра, я постараюсь вернуться как можно раньше.
— А я испеку мясной пирог не к ужину, а к раннему чаю, — сказала Полли и ушла. Джерри же принялся за приготовления к отъезду, напевая песенку «Только Полли и никто другой», которую очень любил.
Джерри выбрал для этой поездки меня, и в десять часов мы двинулись в путь. Двуколка с высокими колесами была такой легкой, что по сравнению с четырехколесной пролеткой казалась почти невесомой.
Был чудесный майский день. Выехав за город и вдохнув сладкий от аромата свежей травы воздух, ощутив под ногами мягкую проселочную дорогу, я почувствовал себя, как в старые добрые времена, и вся усталость мигом слетела с меня.
Родители Дайны жили на ферме в маленьком доме, к которому вела зеленая аллея. Неподалеку был луг, где росло несколько красивых тенистых деревьев, на нем паслись две коровы. Встретивший нас молодой человек попросил Джерри оставить двуколку там, а меня предложил привязать в коровнике, извинившись, что у них нет более подходящего для лошади стойла.
— Если ваши коровы не будут возражать, — сказал Джерри, — мой конь с наслаждением попасся бы часок-другой на таком прекрасном лугу. Он смирный, и для него это было бы редким удовольствием.
— Конечно, пожалуйста! — ответил молодой человек. — Здесь все в вашем распоряжении, мы так благодарны вам за доброе отношение к моей сестре. В час у нас будет что-то вроде обеда, и мы надеемся, что вы разделите его с нами, хотя из-за матушкиной болезни у нас теперь все не так.
Джерри сердечно поблагодарил за приглашение, но сказал, что прихватил еду с собой и больше всего на свете хотел бы побыть на воздухе.
Когда меня распрягли, я не знал, что делать раньше: щипать траву, кататься по ней, просто лечь и отдохнуть или наслаждаться свободой, галопом скакать по лугу. Все это я проделал по очереди — ведь я не пасся на лугу с тех пор, как мы расстались с бедняжкой Джинджер. Джерри казался не менее счастливым, чем я. Он уселся на склоне под тенистым деревом, слушал пенье птиц, потом запел сам; почитал свою любимую книжицу в коричневом переплете, затем побродил по лугу, спустился к маленькому ручейку, нарвал цветов и веток боярышника и связал их длинными нитями плюща. После этого он накормил меня овсом, который прихватил из дома. Но время бежало слишком быстро.
Когда мы вернулись домой, первое, что сказал Джерри жене, въехав во двор, было:
— Ты знаешь, Полли, это воскресенье вовсе не оказалось потерянным, потому что там на каждом кусту птицы пели псалмы, и я им подпевал; а Джек и вовсе был похож на молодого жеребенка.
Когда Джерри вручил Долли цветы, та запрыгала от радости.
ГЛАВА XXXVIII
Зима в том году пришла рано и принесла холод и сырость. Почти каждый день в течение долгих недель шел снег, или снег с дождем, или просто дождь. К тому же дул пронизывающий ураганный ветер и стоял лютый мороз. Все лошади остро реагировали на такую погоду. От сухого холода нас в поле предохраняет пара толстых попон, но когда беспрерывно идет дождь, они промокают до нитки, и ничего хорошего это не сулит. Работая по полдня, мы возвращались в сухое стойло и могли отдохнуть и согреться, а вот извозчики вынуждены были сидеть на козлах весь день напролет, а иногда, если ждали пассажиров с вечеринки, и до часу-двух часов ночи.
Самое страшное для лошадей — когда дороги замерзают и делаются скользкими. Пройти милю по такой дороге без специальных подков, к тому же таща за собой экипаж, труднее, чем четыре по хорошей дороге. Чтобы не потерять равновесия, лошадь напрягает все нервы и мускулы, но сильнее всего изматывает постоянный страх падения. Если дороги становятся очень уж опасными, нас подковывают на шипы, что поначалу страшно нервирует.
Спасаясь от дурной погоды, многие извозчики проводили время в ближайшем кабачке и нанимали кого-нибудь поджидать пассажиров на улице; Но при этом они нередко упускали возможность заработать, да к тому же оставляли немало денег в кабачке. Джерри никогда не ходил в «Восход»; неподалеку была чайная, вот туда он иногда заглядывал или покупал кофе с пирожком у разносчика, доставлявшего свой товар прямо на стоянку. Джерри считал, что, употребляя спиртное, человек сначала согревается, но потом мерзнет еще сильней. Ничто не греет извозчика лучше, утверждал он, чем сухая одежда, добрая пища, хорошее настроение и мысль о том, что дома ждет уютная женушка.
Когда он знал, что не сможет приехать домой пообедать, Полли давала ему еду с собой, а иногда малышка Долли выглядывала из-за угла, чтобы узнать, на месте ли папа. Если он был на стоянке, она со всех ног бросалась домой и вскоре возвращалась, неся что-нибудь в корзинке или кастрюльке — горячий суп или пудинг, только что приготовленный Полли. Удивительно, как такая крошка не боялась ходить по улице, где то и дело сновали верховые лошади и экипажи; но она была храброй девчушкой и гордилась тем, что «приносит папе горячую еду», как она говорила. На стоянке она слыла всеобщей любимицей, и не было человека, который не перевел бы ее через улицу, если этого не мог сделать сам Джерри.
Однажды холодным ветреным днем Долли принесла отцу миску чего-то горячего и, стоя рядом, ждала, когда он поест. Но только он принялся за еду, как к нам быстрым шагом, держа над головой зонтик, подошел некий господин. Джерри ответил на его приветствие, коснувшись шляпы рукой, отдал миску Долли и начал было снимать с меня попону, но спешивший господин протестующе замахал рукой и воскликнул:
— Нет-нет, сначала доешьте суп, мой друг. У меня не слишком много времени, но подождать, пока вы закончите обед и переведете дочурку на ту сторону, я могу.
