японцы требовали открыть им дорогу на Китай, переговоры ни к чему не привели, и Кониси вернулся на берег в ожидании дальнейших событий. От ожидания японцы расслабились и потеряли бдительность. Корейцы заметили это и приготовились неожиданно атаковать их ночью. Но летние ночи коротки, а корейская армия была столь плохо организована, что к тому времени, когда отдельные ее части переправились и атаковали лагерь Кониси, уже занимался рассвет. Дивизия Курода, которая незадолго до этого присоединилась к своим товарищам, провела грамотную контратаку, прижав корейцев к реке и погнав их назад через броды, что, на радость японцам, раскрыло местоположение последних. После завтрака вся армия бросилась в погоню, и к полудню Пхеньян был у них в руках, со всеми своими складами, оружием и провизией. Последняя корейская крепость пала, и незащищенная китайская граница лежала всего в восьмидесяти милях. Но ни одному самураю из тех, кто стоял в тот день на стенах Пхеньяна, не суждено было ее пересечь, и Пхеньян стал последним форпостом скороспелой империи.
Венец всех их завоеваний был все-таки вырван из рук японцев. «Блицкриг» последних двух месяцев шел по плану, настала очередь для второй фазы операции. Как мы помним, в первоначальном плане Хидэёси было учтено, что тех семи дивизий, которые пробили себе путь через всю Корею за шесть или семь недель, будет недостаточно для покорения Китая. Это была задача для 52 000 войск резерва, которые теперь следовало перебросить морем вдоль западного берега Кореи, чтобы они соединились с Кониси у Пхеньяна. То, что это второе войско так и не прибыло и вторжение в Китай, соответственно, так и не состоялось, произошло благодаря храбрости одного корейца, адмирала по имени Ли Сунсин. Мы уже говорили о военном потенциале корейского флота. Отметили мы и то, что семь японских дивизий смогли высадиться в Пусане, не встретив ни единого корейского корабля. Произошло это отчасти потому, что корейцев застали врасплох, но в немалой мере также и по вине адмирала, ответственного за охрану провинции Кёнсандо, где находится Пусан, некоего Вон-Гюна. Пьяница Вон-Гюн являл собой наихудший образец корейского аристократа. Завидев японскую армаду, он заколебался, какое из двух решений принять – при том, что оба они были весьма характерными для него и оба роковыми. Первой его мыслью было затопить весь флот, второй – просто бежать. К счастью для последующей истории Кореи, он выбрал второй путь и стал спешно просить помощи у адмирала соседней провинции Чолладо, Ли Сунсина. Адмирал Ли был сделан совсем из другого теста, нежели Вон-Гюн. Он родился в 1545 г., в том же году, что и его современник, столь на него похожий – сэр Фрэнсис Дрейк. Встреча с незадачливым Вон-Гюном произошла 7 июня, в то время как японцы наперегонки прорывались к Сеулу. Адмирал Ли понимал, что нужно его стране, и вышел в море, чтобы дать японцам в первый раз вкусить горечь поражения.
Когда Хидэёси решил послать экспедицию в Корею, он готовил ее с большим размахом, со вниманием ко всем деталям, и эти приготовления, насколько подсказывал ему его военный опыт, полностью соответствовали стоявшей перед ним задаче. Однако за все годы прежних кампаний ему не доводилось перебрасывать армии через враждебное море, да и вообще через море, если не считать узких проливов, которые отделяют один японский остров от другого. Все его морское предприятие держалось на горстке энтузиастов – даймё, в роду которых имелись кое-какие пиратские корни – особенно следует отметить братьев Курусима: Митифуса и Митиюки, а также Куки Ёситака, который участвовал на стороне Нобунага в морских битвах против Мори и командовал объединенным флотом Хидэёси во время кампаний на Кюсю и при Одавара. Его соратники тоже прибыли в Корею. То были Вакидзака Ясухару и Като Ёсиаки (не родственник Киёмаса). Но у них не было опыта хождения в открытом море, да и корабли их не были для этого приспособлены, поскольку практика японского пиратства чаще всего сводилась к набегам на прибрежные города. Кроме того, большая часть действующего японского флота состояла тогда из транспортных судов, как по назначению, так и по конструкции, а военный корабль в представлении японцев был не более чем плавучей платформой для самураев.
Но достаточно о японцах. Корейские суда, в противоположность японским, были настоящими военными кораблями, большими, быстрыми и, если верить корейским историкам, опередившими свое время лет на триста. Ибо целый ряд авторитетных исследователей упорно утверждают, что адмирал Ли командовал по крайней мере одним, а возможно, и несколькими броненосцами! То были так называемые «корабли-черепахи», гордость корейского флота. То, что такой необычный корабль, или корабли, существовали, нет сомнения; не совсем ясно только, был ли это единственный флагман или тип военного корабля. Последнее более вероятно, поскольку единственный корабль, даже такой необычной конструкции, едва ли мог действовать достаточно эффективно. Поэтому мы можем предположить, что у корейцев было несколько таких кораблей-черепах, имевших, как следует из их названия, форму черепашьего панциря. По сохранившимся описаниям можно восстановить внешний вид подобного судна. Оно было около 30 метров в длину и 10 метров в ширину, приводилось в движение посредством паруса и весел. На носу оно имело резную драконью голову, а панцирь черепахи представлял собой округлую дощатую крышу, полностью закрывавшую палубу, что затрудняло действие вражеской абордажной команды, а также давало защиту пушкарям, чьи пушки выглядывали из портов по обоим бортам судна. Мы уже говорили, что корейцам не было знакомо огнестрельное оружие того типа, который использовали японцы, т.е. аркебузы. Но порох они прекрасно знали, а корейская огневая мощь существовала в форме пушек. Пушки, которыми оснащались корабли-черепахи, были около метра длиной, стреляли они картечью или дротиками с железными наконечниками. По вражеским кораблям могли также выпускать горящие стрелы, а бомбы, подобные тем, которые использовались монголами при вторжении в Японию, по-видимому, метались из катапульт. Учитывая, что на каждом корабле имелось до сорока и более пушек, они действительно были хорошо вооружены, однако более всего корабли-черепахи примечательны своей броней. Когда корабль вступал в бой, мачта убиралась под палубу; после обстрела противника флот, очевидно, шел на сближение и пытался взять его на абордаж. Для защиты от вражеских абордажных команд «панцирь» был усеян железными шипами, спрятанными под пучками соломы. Некоторые описания идут еще дальше, утверждая, что «панцирь» был обшит железными листами. Это трудно проверить, но, вне зависимости от наличия железных пластин, корабль-черепаха превосходил все, что имелось тогда у японцев, так же, как и боевая тактика адмирала Ли превосходила японскую. Эта тактика включала использование дымовой завесы – сернистый дым, который «подобно туману» извергался из пасти драконьей головы, и построение в кильватерную колонну. Когда корейский флот приближался к противнику, левое крыло ложилось в бейдевинд, позволяя правому выдвинуться вперед: таким образом построение, что перед этим походило на обращенную назад широкую стрелу, превращалось в кильватерную колонну. Аналогичную тактику Дрейк использовал против другой армады четырьмя годами раньше. Ли извлекал пользу также из своего знания корейских фарватеров – то, с чем японцы даже не сделали попытки ознакомиться; наконец, что важнее всего, на море Ли Сунсин был единственным командиром, в отличие от своих менее удачливых коллег на суше.
16 июня 1592 г., когда третья дивизия Курода Нагамаса входила в Сеул, флот Ли Сунсина, в который вошла и эскадра незадачливого Вон-Гюна, напал на японцев у Окпо на побережье острова Кочжедо напротив Пусана. Японский флот насчитывал всего пятьдесят кораблей, тогда как у корейцев было двадцать четыре корабля-черепахи, пятнадцать малых кораблей и сорок шесть судов типа «морские ушки» – по всей видимости, беспалубных лодок. В судовом журнале адмирал Ли описывает свои первые впечатления от встречи с японскими самураями в их страшных масках и разукрашенных шлемах. «Они были, – пишет он, – подобны зверям или демонам и могли испугать кого угодно». Кого угодно, только не адмирала Ли, который пришел со своими кораблями-черепахами и потопил сорок японских судов.
Японцы, хотя и были удивлены таким неожиданным всплеском энергии у противника, которого они неустанно гнали на суше, не испугались и подвели флот к берегу, чтобы поддержать армию. Ли застал японский флот выстроенным вдоль берега у Сучона. Корейцы мало что могли сделать, поскольку, подойди они ближе, они могли бы посадить корабли на мель. Расстояние было слишком большим для эффективного огня, и адмирал Ли сделал вид, что отступает. Японцы, уставшие от бездействия, погнались за ним в надежде помериться силами с «кораблем-черепахой». Вакидзака Ясухару вскочил на фальшборт своего корабля с багром и приказал направить его на ближайшую «черепаху». Прикрываясь бронированным рукавом и назатыльником шлема, Вакидзака метнул багор в обшивку «корабля – черепахи» и бросился на абордаж с храбрейшими из своих самураев. Оторвав несколько досок обшивки прежде, чем корейцы успели что-либо предпринять, они прорвали оборону, так что один приз все же достался японцам.
Потери одного корабля было достаточно, чтобы Ли принял вызов и обрушил шквал огненных стрел на японский флот. Когда корабли вспыхнули, строй «черепах» раскрылся, чтобы пропустить отряд Вон-
