– Когда ты говоришь о ящерах, с памятью у тебя все в порядке, – сказал полковник Скрябин. – Ты всегда очень аккуратен и точен. – Он швырнул Нуссбойму через стол напечатанный на машинке листок. – Вот. Просто подпиши это, и все будет так, как должно быть.
Нуссбойм посмотрел на листок с отвращением. Он немного понимал устный русский язык, поскольку многие слова были близки к их польским эквивалентам. Но буквы чужого алфавита никак не складывались в слова.
– Что здесь говорится? – подозрительно спросил он.
– Что несколько раз ты слышал, как заключенный Федоров высказывал антисоветские мнения, и ничего более.
Скрябин протянул ему ручку с пером. Нуссбойм взял ручку, но медлил поставить подпись на нужной строке. Полковник Скрябин погрустнел.
– А я так надеялся на вас, Давид Аронович, – имя и отчество Нуссбойма он произнес гулко, словно бил в погребальный колокол.
Быстрым росчерком, который, казалось, ничего не имел общего с его разумом, Нуссбойм подписал донос и швырнул его обратно Скрябину. Он понял, что ему следовало закричать на Скрябина, прежде чем человек из НКВД заставил его предать Федорова. Но, привыкнув всегда соглашаться с власть имущими, вы не думаете о последствиях, пока не станет слишком поздно. Скрябин взял бумагу и запер ее на замок в своем столе.
На ужин в тот вечер Нуссбойм получил дополнительную миску супа. Он съел все до капли, и каждая капля имела вкус пепла.
Глава 17
Атвар пожалел, что не пристрастился к имбирю. Ему требовалось хоть что-то, чтобы укрепить свой дух, прежде чем продолжить торг с целой комнатой Больших Уродов, вооруженных серьезными аргументами. Повернув оба глаза к Кирелу, он сказал:
– Если мы будем должны заключить мир с тосевитами, то придется пойти на большинство уступок, на которых они первоначально настаивали.
– Истинно, – меланхолически согласился Кирел. – Они определенно самые неутомимые спорщики, с которыми когда-либо встречалась Раса.
– Они такие. – Атвар изогнул тело от отвращения. – Даже те, с которыми нам нет нужды вести настоящие переговоры, – британцы и японцы продолжают свои бесконечные увертки, в то время как две китайские клики одновременно настаивают на том, что заслуживают присутствия здесь, хотя, кажется, ни одна из них не соглашается признать другую. Сумасшествие!
– А немцы, благородный адмирал? – спросил Кирел. – Из всех тосевитских империй и не-империй их государство, кажется, создает Расе больше всего проблем.
– Я восхищаюсь вашим даром недооценки, – едко заметил Атвар. – Посол Германии кажется темным даже для тосевита. Не-император, которому он служит, по всей видимости, протух, как неоплодотворенное яйцо, оставленное на полгода под солнцем. Или можете лучше истолковать его попеременно сменяющиеся угрозы и просьбы? – Дожидаться ответа главнокомандующий ящеров не стал. – И тем не менее из всех тосевитских империй и не-империй немцы кажутся самыми передовыми в области технологии. Можете вы распутать этот парадокс?
– Тосев-3 – это мир, полный парадоксов, – ответил Кирел. – Среди них еще один теряет способность удивлять.
– Это тоже истинно. – Атвар испустил усталый свистящий выдох. – Боюсь, что какой-то из них рано или поздно приведет к несчастью. И я не знаю, какой именно, а очень хотел бы знать.
Заговорил Пшинг:
– Благородный адмирал, наступило время, назначенное для продолжения дискуссий с тосевитами.
– Благодарю вас, адъютант, – сказал Атвар, хотя ни малейшего чувства благодарности он сейчас не испытывал. – Пунктуальные твари, должен заметить. Вот халессианцы, хотя уже столько времени в нашей империи, постарались бы опоздать даже на собственную кремацию, если бы смогли. – Его рот раскрылся в ехидной усмешке. – Теперь я бы сделал то же самое, если б мог.
Атвар с сожалением отвернул глаза от самцов и вместе со своим переводчиком вошел в зал, где его ожидали представители тосевитов. Они сразу же поднялись с мест, изображая уважение.
– Скажите им, чтобы они сели и мы смогли продолжить, – сказал Атвар переводчику. – Скажите это вежливо.
Переводчик, самец по имени Уотат, перевел его слова на английский.
Тосевиты вернулись к своим креслам и сели в обычном порядке. Маршалл, американский самец, и Иден, его британский двойник, всегда сидели рядом, хотя Иден формально не являлся официальным участником этих переговоров. Дальше сидели Молотов и фон Риббентроп от Германии. Того от Японии, подобно Идену, был скорее наблюдателем, чем участником переговоров.
– Мы начинаем, – сказал Атвар.
Тосевитские самцы наклонились вперед – вместо того чтобы сидеть выпрямившись, что они обычно предпочитали. Такой наклон, как уже знал Атвар, означает интерес и внимание. Он продолжил:
– В большинстве случаев мы в принципе согласились уйти с территории, контролировавшейся к моменту нашего прибытия на Тосев-3 США, СССР и Германией. Мы сделали это, несмотря на требования, которые мы получили от нескольких групп Больших Уродов, сводившиеся к тому, что СССР и Германия неправомерно владеют некоторыми из этих территорий. Ваши не-империи достаточно сильны, чтобы поддерживать договоренность с нами, и это дает приоритет вашим требованиям.
Фон Риббентроп выпрямился и смахнул воображаемую пылинку с одежды, закрывающей его торс.
– Он самодовольный, – сказал Уотат Атвару, поворачивая один глаз, чтобы показать на германского посла.
– Он – дурак, – ответил Атвар. – Но вам не надо говорить ему этого: если вы дурак, то, услышав об этом, никакой выгоды вы не получите. Теперь я возобновляю обсуждение… По причине нашей снисходительности мы соглашаемся также вывести наших самцов из северной территории, которая, кажется, не является частью ни США, ни Англии…
Название он забыл. Маршалл и Иден вместе напомнили его:
– Канада!
– Да, Канада, – сказал Атвар.
Большая часть этой территории была слишком холодной, чтобы представлять какую-то ценность для Расы при любых обстоятельствах. Маршалл, похоже, считал ее для каких-то практических целей частью США, хотя она и обладала суверенитетом. Атвар в полной мере не осознавал этого, но для него данный вопрос был сейчас маловажным.
– Теперь вернемся к нерешенному вопросу, на котором данные переговоры прервались на нашем прошлом заседании, – сказал Атвар, – вопросу о Польше.
– Польша целиком должна быть нашей! – громко сказал фон Риббентроп. – Никакое другое решение невозможно и неприемлемо. Так заявил фюрер.
Уотат пояснил:
– Это титул германского не-императора.
– Знаю, – ответил Атвар.
– У меня больше нет нужды дискутировать по этому вопросу, – закончил свою речь германский посол.
Заговорил Молотов. Это был единственный тосевитский посол, который не пользовался английским.
– Этот взгляд неприемлем для рабочих и крестьян СССР, которые притязают на восточную половину
