Оно значило. Борец оцепенел.
– Это вы? – спросил он, делая такое движение винтовкой, будто собрался направить ее на Ягера. Затем он поправил себя, – Нет, вы не можете быть Скорцени. Он как будто выше меня, а вы ниже.
– Вы правы. – Ягер показал на Людмилу. – Вот она – настоящий Скорцени.
– Ха! – сказал еврей. – Вы шутите. Ладно, забавник, идемте со мной. Посмотрим, захочет ли Мордехай встретиться с вами. С вами обоими, – уточнил он, видя, как Людмила прильнула к Ягеру.
Как оказалось, далеко идти не пришлось. Ягер узнал в кирпичном здании, к которому они приближались, помещение пожарной команды. Их сопровождающий заговорил по-польски с седобородым человеком, возившимся с пожарной машиной. Седой ответил на том же языке. Ягер смог разобрать только «Анелевич». Людмила перевела:
– Думаю, они говорят, что он наверху, но я не совсем уверена.
Она оказалось права. Еврей заставил их идти перед собой – разумная предосторожность, которую и Ягер бы не счел лишней. Они прошли через зал в небольшую комнатку. В ней за столом сидел Мордехай Анелевич рядом с некрасивой женщиной. Он что-то писал, но остановился, когда вновь пришедшие предстали перед ним.
– Ягер! – воскликнул он, – какого черта вы здесь делаете?
– Вы знаете его? – В голосе бородатого еврея слышалось разочарование. – Он говорит, что знает что-то о Скорцени.
– Послушаем. – Анелевич бросил взгляд на Людмилу. – Кто эта ваша подруга?
Она ответила за себя сама, с нескрываемой гордостью:
– Людмила Владимировна Горбунова, старший лейтенант советских ВВС.
– Советских ВВС? – Губы Анелевича безмолвно повторили ее слова. – У вас странные друзья, Ягер, например, я и она. Что бы сказал Гитлер, если бы узнал о них?
– Он сказал бы, что я – мертвое мясо, – ответил Ягер. – Впрочем, поскольку я бежал из-под ареста за измену, он уже сказал это. А сейчас я хочу удержать его от взрыва Лодзи, а может, и ящеров, чтобы они в отместку не взорвали Германию. Хорошо это или плохо, но она, несмотря ни на что, мое отечество. Скорцени не беспокоит, что будет потом. Он взорвет эту штуку только потому, что кто-то приказал ему сделать это.
– Ты был прав, – сказала женщина, сидевшая рядом с Анелевичем. – Значит, ты действительно видел его. А я-то думала, что ты беспокоишься по пустякам.
– Хорошо бы так, Берта, – ответил он с тревогой и любовью в голосе. Он снова перевел взгляд на Ягера. – Я не думал, что… кто-нибудь, – он, вероятно, собирался сказать что-то вроде «даже вы, проклятые нацисты», но сдержался, – способен взорвать бомбу во время переговоров о перемирии. Вы понимаете? – Его взгляд отвердел. – Вы сказали, что вас арестовали за измену? Геволт![31] Они обнаружили, что вы передавали нам сведения?
– Да, это они узнали, – ответил Ягер, устало кивая. После его освобождения все так стремительно менялось, что он был не в состоянии держать в голове все сразу. Позднее – если настанет это «позднее» и не обернется сумасшествием – он постарается понять, что все это значит. – Кароль мертв. – Еще одно воспоминание, которое ему вообще не хотелось бы удержать в памяти. – На самом деле они не представляли, как много всего я сообщил вам. Если бы они знали хоть одну десятую, то к тому моменту, когда мои парни пришли выручать меня, я валялся бы на полу по кускам, – а если бы и мои парни знали эту самую десятую, они не пришли бы.
Анелевич всмотрелся в него и тихо сказал:
– Если бы не вы, мы ничего не знали бы о бомбе, она бы взорвалась, и один бог знает, что произошло бы потом.
Он говорил, будто сожалея, что Ягера спасли его люди, не знающие, что он сделал: он понимал, насколько трудно офицеру принять это.
– Вы говорите, что видели Скорцени? – спросил Ягер, и Анелевич кивнул. Ягер поморщился. – Вы должны были найти бомбу. Он сказал, что она была спрятана на кладбище. Вы ее переместили после того, как нашли?
– Да, и это было нелегко, – сказал Анелевич, вытирая лоб рукавом, чтобы показать, насколько тяжело. – Мы также вытащили детонатор – не только радиоуправляемый выключатель, но и ручное устройство, – так что Скорцени не сможет взорвать ее, даже если найдет и доберется до нее.
Ягер предостерегающе поднял руку.
– Не зарекайтесь. Он может найти детонатор, который вы вытащили, а может принести с собой другой. Не следует недооценивать то, что он может сделать. И не забудьте – я работал с ним.
– Если у него будет детонатор, который можно использовать только вручную, – медленно проговорила Людмила по-немецки, – он ведь не взорвет себя вместе со всеми остальными? А если понадобится, пойдет он на это?
– Хороший вопрос. – Анелевич перевел взгляд с нее на Ягера. – Вы знаете его лучше. – Это прозвучало осуждающе. – Ну? Может он?
– Я знаю две вещи, – ответил Ягер. – Первое: он вполне может сделать что-то, чтобы взорвать ее вручную и тем не менее сбежать, – нет, я не представляю, как это сделать, но он – может. Второе: вы не только рассердили его, вы довели его до ярости, когда его бомба с нервно-паралитическим газом не взорвалась. Он относит это на ваш счет. Кроме того, у него есть приказ. И что бы вы о нем ни говорили, он смелый человек. Если окажется, что он сможет взорвать ее только вместе с собой, он вполне может пойти на это.
Мордехай Анелевич кивнул с удрученным видом.
– Я боялся, что вы скажете именно это. С людьми, которые приносят себя в жертву за идею, гораздо труднее иметь дело, чем с теми, кто хочет жить ради нее. – Он невесело хмыкнул. – Ящеры жаловались, что слишком много людей готовы стать жертвами. Теперь я понимаю, что они чувствуют.
– Что вы собираетесь делать с нами теперь, когда мы здесь? – спросила Людмила.
– Это еще один хороший вопрос, – сказала женщина, Берта, сидящая рядом с Анелевичем. Она с нежностью посмотрела на него; Ягер подумал, не женаты ли они. Кольца у нее не было, но это ничего не значило. – Что нам делать с ними?
– Ягер – солдат, и хороший солдат, он знает Скорцени и знает, как работает его голова, – сказал руководитель евреев. – Если бы он не был надежным раньше, то не был бы здесь и сейчас. Мы дадим ему оружие, и пусть он помогает нам охранять бомбу.
– А что со мной? – возмущенно спросила Людмила. Ягер был уверен, что она не успокоится. Ее рука скользнула к рукоятке автоматического пистолета. – Я – солдат. Спросите Генриха. Спросите нацистов. Спросите ящеров.
Анелевич поднял руку в успокаивающем жесте.
– Я верю, – ответил он, – но сначала – первоочередные дела.
Да, он был хорошим руководителем, лучше, чем представлял себе Ягер. Он знал, как расставить приоритеты. Он также знал, когда можно посмеяться, что и доказал тотчас же. – И вы, вероятно, пристрелили бы меня, если бы я попытался отделить вас от полковника Ягера. Так. Все в порядке. Вермахт, красные ВВС, куча бешеных евреев, мы все заодно, правильно?
– Заодно, – согласился Ягер. – Вместе мы спасем Лодзь или вместе превратимся в дым. Примерно так.
Самец тряс Уссмака.
– Поднимайтесь, старший самец! Вы должны подняться, – настойчиво сказал Ойяг, добавив усиливающее покашливание. – Уже был сигнал подъема. Если вы не выйдете, вас накажут. Весь барак будет наказан, если вы откажетесь.
Очень медленно Уссмак начал распрямляться. У Расы считалось, что вышестоящие ответственны за нижестоящих и должны защищать их интересы. Так продолжалось несчетные тысячелетия. Там, на Родине,
